И врал он искренне и заблуждался честно.
читать дальше Наконец очередной местный поезд, весь в копоти, страдающий одышкой,
дополз до станции Фонтен. Выйдя из вагона, я добрался со своим багажом до
крохотного зала ожидания, где с облегчением узрел раскаленную чуть ли не
докрасна старинную пузатую печку, в которой весело горели каштановые корни.
Свалив свои вещи в углу, я некоторое время посидел, оттаивая, перед печкой.
Гидеон не показывался. Глоток бренди из походной фляги и жар от печки
взбодрили меня. Прошло полчаса, а Гидеона все не было. Я уже начал
беспокоиться и вышел на перрон. Серое небо, казалось, опустилось еще ниже, в
воздухе кружили огромные, с полкроны, снежинки, предвещая изрядную вьюгу. Я
стал подумывать, не пойти ли мне в селение пешком, в это время послышался
стук копыт и на дороге показалась двуколка, управляемая Гидеоном, облаченным
в поблескивающее меховое пальто и каракулевую шапку.
- Ради Бога, извини, Питер, что заставил тебя долго ждать, - сказал он,
пожимая мою руку, - но нас преследуют злоключения. Давай я помогу тебе с
твоими саквояжами, а по дороге объясню, в чем дело.
Мы погрузили мои вещи в двуколку, затем я сел на козлы рядом с Гидеоном
и закутался в предусмотрительно захваченный им толстый плед. Он дернул
поводья, щелкнул кнутом, и мы быстро покатили по дороге, обильно осыпаемые
хлопьями снега. Порывы ветра хлестали наши лица, выжимая слезы из глаз,
однако Гидеон не уставал подгонять лошадь.
- Спешу доехать до места, пока не разыгралась вьюга, - пояснил он, -
потому и гоню так. Здесь бывает такая метель, что недолго и застрять в снегу
на несколько дней.
- Да, зима в этом году выдалась суровая, - отозвался я.
- Самая суровая за последние пятьдесят лет, - подтвердил Гидеон.
Наконец мы въехали в селение, и Гидеон молча направлял лошадь по уже
побелевшим от снега узким пустынным улочкам. Единственным признаком жизни
были псы, которые выскакивали из переулков, чтобы облаять нас. Можно было
подумать, что люди покинули это селение.
- Боюсь, Питер, - заговорил с улыбкой Гидеон, - я еще раз буду вынужден
злоупотребить твоей добротой. - Снег побелил не только его шапку, но и
брови. - Того и гляди, придет конец твоему дружескому терпению.
- Ерунда, - ответил я. - Давай, выкладывай, в чем дело.
- А в том, что я намеревался оставить тебя на попечении Франсуа и его
жены, они были слугами у дядюшки. Явившись туда сегодня утром, я на беду
обнаружил, что жена Франсуа - Мари - поскользнулась на обледеневших
ступеньках крыльца, упала с высоты на камни и сломала ноги. Подозреваю,
переломы очень серьезные, как бы она совсем не осталась без ног.
- Бедняжка, какой ужас! - воскликнул я.
- Да уж... Франсуа обезумел от горя, и я вынужден был везти их в
больницу в Мийо. На все это ушло больше двух часов, оттого я и встретил тебя
с таким опозданием.
- Все в порядке, - заверил я его. - Разумеется, ты обязан был отвезти
их в больницу.
- Верно, однако тут возникла еще одна незадача. Понимаешь, жители
селения недолюбливали моего дядюшку, одни только Франсуа и Мари согласились
служить у него. Теперь оба находятся в Мийо, и некому заботиться о тебе, во
всяком случае, первые два-три дня, пока не вернется Франсуа.
- Дружище, о чем речь, - рассмеялся я. - Заверяю тебя, я отлично со
всем управлюсь сам. Провизия, вино, дрова - вот и все, что мне нужно, можешь
не беспокоиться.
- О, с этим все в порядке, - сказал Гидеон. - Кладовка набита битком, а
в подвале ты найдешь лопатку оленя, половину туши кабана, фазанов,
куропаток, две-три дикие утки. Вина хватит, дядюшка следил за своим
погребом, сосновых поленьев и каштановых корней тоже припасено достаточно,
так что мерзнуть не будешь. И тебе составят компанию животные.
- Какие такие животные?
- Маленькая собачонка по имени Агриппа, - смеясь, объяснил Гидеон, -
огромный безмозглый кот Клер де Люн, или попросту Клер, клетки с канарейками
и разными вьюрками и престарелый попугай Октавий.
- Целый зверинец! - воскликнул я. - Хорошо, что я люблю животных.
- Нет, в самом деле, Питер. - Гидеон пристально посмотрел на меня. - Ты
уверен, что тебя это устраивает? Не слишком обременительно?
- Чепуха, - горячо возразил я. - Для чего существует дружба?
Снегопад усилился настолько, что из-за вьюги мы с трудом различали
голову лошади. Теперь двуколка катила по одному из боковых ущелий,
ответвляющихся от собственно Горж дю Тарн. Слева над узкой дорогой нависали
буро-черные скалы с белыми пятнами снега в трещинах и на полочках. Справа
склон обрывался почти отвесно вниз на полтораста - двести метров, и сквозь
влекомую ветром снеговую завесу порой можно было рассмотреть зеленую реку,
бурлящую среди камней в белых париках и покрытых корками льда берегов.
Дорога была неровная, размытая дождями и тающим снегом; местами лошадь
замедляла бег, спотыкаясь на гололедице. Один раз прямо на дорогу перед нами
по скалам сверху скатилась, шипя, небольшая лавинка, и Гидеон с трудом
укротил поводьями испугавшуюся лошадь. Несколько жутких секунд мне казалось,
что наша двуколка сорвется с края обрыва и рухнет в реку. Однако Гидеон не
растерялся, и мы продолжили путь.
Наконец ущелье слегка расширилось, и за очередным поворотом открылся
вид на диковинную громадину дома Гидеонова дядюшки. Необычайное это было
здание, заслуживающее того, чтобы я описал его поподробнее.
Начать с того, что здание венчало могучий утес, который возвышался над
рекой, точно остров, похожий на равнобедренный треугольник. С дорогой утес
соединялся массивным старым каменным мостом. Высокие стены замка начинались
прямо от верхней кромки утеса, но, въехав через мост и широкую арку с
толстыми дубовыми створами, вы обнаруживали просторный внутренний двор с
прудом и фонтаном посередине. Скульптурная группа фонтана изображала
поддерживаемого херувимами дельфина и вся блестела от корки льда и
многочисленных сосулек.
С подоконников множества обращенных внутрь двора окон тоже свисали
огромные сосульки. Пространство между окнами занимали фантастические фигуры,
изображающие разных известных и неизвестных науке представителей животного
мира, одна другой страшнее; облепивший их снег со льдом придавал этим
чудовищам еще более жуткий вид, так и казалось, что они злобно таращатся на
вас из-под белого покрова. Когда Гидеон остановил двуколку перед ступенями
главного крыльца, из дома донесся громкий лай. Гидеон отпер дверь огромным
ржавым ключом, тотчас пес вырвался наружу, продолжая лаять и радостно виляя
хвостом. Большой черно-белый кот вел себя более осмотрительно, он не
снизошел до того, чтобы броситься к нам навстречу, а только громко мяукал
сразу за дверью.
Гидеон помог внести мои саквояжи в просторный мраморный холл, откуда
наверх вела роскошная лестница. Вся мебель, картины и зеркала были накрыты
чехлами от пыли.
- Ты уж извини меня, - сказал Гидеон; мне показалось, что ему стало не
по себе, едва он переступил порог дома. - Я собирался снять чехлы, придать
помещениям более уютный вид, но за всеми хлопотами просто не успел.
- Ничего, - отозвался я, гладя льнувших ко мне собаку и кота. - Все
помещения мне и не нужны, сам уберу чехлы в тех комнатах, которыми буду
пользоваться.
- Конечно, конечно. - Гидеон нервно пригладил волосы. - Постель для
тебя готова... дверь спальни вторая налево, как поднимешься по лестнице. А
теперь пошли, я покажу тебе кухню и подвал.
Он провел меня через холл к двери под лестницей, и я рассмотрел
уходящие вниз по спирали широкие каменные ступени. Они привели нас к
коридору, по которому мы вышли в вымощенную плитняком огромную кухню с
прилегающими к ней подвалу, размером с пещеру, и вместительной холодной
кладовке, где висели на крючьях или лежали на мраморных полках вдоль стен
туши крупной дичи, куры, утки, телячьи окорока и говяжьи седла. На кухне
выстроились в ряд тщательно выложенные плиты; на громадном столе в центре
расположились заготовленные для меня продукты - рис, черная, как сажа,
чечевица, картофель, морковь и другие овощи в корзинах, глиняные горшки с
маслом и консервами, целая горка батонов свежей выпечки. За тяжелой дверью с
засовом и висячим замком помещался винный погреб. Дядюшка Гидеона явно не
доверял слугам попечение об алкогольных напитках. Погреб был довольно
маленький, но я сразу увидел, что тут есть вина высшего качества.
- Не отказывай себе ни в чем, Питер, - сказал Гидеон. - Здесь найдутся
совсем неплохие марки, они в какой-то мере скрасят тебе одинокое пребывание
в этом мрачном замке.
- Ты хочешь, чтобы я все время был под хмелем? - рассмеялся я. - Кто же
тогда оценит твои книги. Но ты не беспокойся, Гидеон, все будет в порядке.
Тут еды и вина на целую армию, дров тоже хватает, мне составят компанию пес,
кот и птички, а главное - меня ждет большая интересная библиотека. Чего еще
может пожелать себе человек.
- Кстати, основная часть книг сосредоточена в Длинной Галерее в южном
крыле здания. Я не стану тебя провожать туда... сам найдешь, а мне уже пора
уезжать, - сказал Гидеон, направляясь к лестнице, ведущей в холл.
По пути наверх он извлек из кармана огромную связку старинных ключей.
- Ключи от королевства, - произнес он с тусклой улыбкой. - Не думаю,
что какие-то помещения заперты, но если найдутся такие, отпирай. Я скажу
Франсуа, чтобы он вернулся заботиться о тебе, как только жизнь его жены
окажется вне опасности, и сам постараюсь приехать через месяц. К тому
времени, надеюсь, ты управишься.
- Запросто, - ответил я. - Больше того, если управлюсь раньше, извещу
тебя телеграммой.
- Право, Питер, - он крепко пожал мне руку, - я чрезвычайно обязан
тебе. Никогда не забуду твою отзывчивость.
- Ерунда, дружище, - ответил я. - Мне приятно как-то помочь тебе.
Стоя в дверях вместе с шумно дышащим псом и котом, который, громко
мурлыкая, терся о мои ноги, я смотрел, как Гидеон забирается на козлы
двуколки, кутается в плед и дергает поводья. Лошадь затрусила к выходу,
Гидеон приветственно помахал мне кнутом и скрылся за воротами. Приглушенный
снегом стук копыт звучал все слабее и вскоре вовсе стих. Я поднял на руки
шелковистого теплого кота, свистнул пса, с громким лаем провожавшего
двуколку до ворот, вошел в дом и запер дверь на засов.
Первым делом надлежало осмотреть дом, чтобы знать, где помешаются
книги, с которыми мне предстояло работать, и соответственно решить, какие
комнаты следует отпереть. На столике в холле стоял шестисвечный серебряный
канделябр, рядом лежал коробок спичек. Как раз то, что мне было нужно: свечи
избавляли меня от необходимости отворять и затворять несметное множество
ставен. Итак, я вооружился канделябром и, сопровождаемый суматошным псом,
чьи когти стучали, будто кастаньеты, по голым полам, приступил к осмотру.
Весь первый этаж занимали три очень большие комнаты и одна поменьше, а
именно: гостиная, столовая, рабочий кабинет и салон. Почему-то лишь
последний (я буду называть его голубым салоном, поскольку он был расписан
различными оттенками синего цвета и золотом) был заперт, и я не сразу
подобрал нужный ключ. Салон примыкал к одному из торцов здания и представлял
собой этакую длинную узкую коробку с большими окнами в противоположных
концах.
Вход в салон помещался посередине одной из длинных стен, и прямо
напротив двери висело одно из самых больших зеркал, какие мне когда-либо
приходилось видеть. Высотой около трех метров, считая почти от пола до
потолка, в длину оно достигало десяти метров с лишним. Стекло чуть
потускнело, отчего приобрело голубоватый оттенок, напоминая поверхность
тихого озера, однако это никак не сказывалось на четкости отражения. Резьба
на широкой золоченой раме изображала нимф и сатиров, единорогов, грифонов и
прочих мифических тварей. Эта рама сама по себе была произведением
искусства. Сидя можно было видеть в этом замечательном зеркале отражение
всего салона, так что узкая комната казалась весьма просторной.
Учитывая небольшие размеры, удобства и - не стану скрывать - необычный
вид салона, я решил сделать его своей гостиной. И вот уже сняты с мебели все
чехлы, а в камине пылает жаркий огонь. Затем я перенес сюда клетку с
канарейками и вьюрками, поместив ее в одном конце комнаты вместе с попугаем
Октавием, коему переселение явно пришлось по душе, потому что он взъерошил
перья и насвистел несколько строф "Марсельезы". Собака и кот немедленно
простерлись на полу перед камином и погрузились в блаженный сон. Покинутый
своими спутниками, я взял канделябр и в одиночку продолжил разведку.
Второй этаж был почти целиком занят спальнями и ванными комнатами,
однако в том крыле, которое замыкало квадрат вокруг двора, я увидел огромное
помещение - то самое, что Гидеон называл Длинной Галереей. По одну сторону
Галереи располагались высокие окна, и напротив каждого из них висело по
зеркалу; они были похожи на зеркало в салоне, но намного уже. Между
зеркалами стояли книжные шкафы из полированного дуба, и на полках внутри
были кое-как, вперемешку свалены книги. Мне с первого взгляда стало понятно,
что немало времени уйдет на то, чтобы расставить их по темам, прежде чем я
смогу заняться каталогизацией и оценкой.
Я не стал пока открывать ставни и снимать чехлы в Длинной Галерее, а
продолжил восхождение по лестнице и очутился на чердаке. В одной из мансард
я увидел позолоченную раму от зеркала, и меня пробрала дрожь при мысли о
том, что, вероятно, здесь-то и был найден мертвым дядюшка Гидеона. Рама была
намного меньше той, что поразила меня в салоне, но оформлена в том же стиле.
Те же сатиры, единороги, грифоны и гиппогрифы, но, кроме того, наверху
поместился медальон с надписью: "Я твой слуга. Корми и вызволяй меня. Я есть
ты". Бессмыслица какая-то... Я закрыл дверь мансарды и, обозвав себя трусом,
тщательно запер ее, после чего у меня отлегло от души.
В голубом салоне собака и кот кинулись ко мне с таким восторгом, точно
я отсутствовал несколько дней. Я сообразил, что они голодны, и сам
почувствовал, что основательно проголодался. Увлеченный исследованием замка,
я даже не перекусил в положенное время, а теперь шел уже седьмой час вечера.
Сопровождаемый нетерпеливыми спутниками, я спустился на кухню, чтобы
состряпать нам что-нибудь. Для пса потушил несколько кусочков баранины, для
кота - цыпленка, добавил вареный рис и картофель, и оба моих подопечных
остались довольны таким меню. Себе поджарил хороший бифштекс с овощным
гарниром и добыл в погребе бутылку отменного красного вина.
Приготовив свою трапезу, я отнес ее наверх в голубой салон, пододвинул
кресло поближе к камину и, удобно устроившись, набросился на еду. Вскоре,
сытые и довольные, ко мне присоединились кот и собака. Они улеглись на пол
перед камином, а я встал и плотно закрыл дверь, поскольку из холла с его
мраморным полом тянуло холодом, как из морозильника. Завершив трапезу, я
принял в кресле полулежачее положение, потягивая вино и созерцая пляшущие
над каштановыми корнями языки голубого пламени. На душе было покойно, и под
действием изысканного крепкого вина я задремал. Проспал я около часа, когда
вдруг проснулся, чувствуя, как каждый нерв напрягся, словно меня кто-то
окликнул. Я прислушался. Ничего, только тихое посапывание спящего пса да
довольное мурлыканье кота, свернувшегося калачиком на соседнем кресле. В
полной тишине чуть слышно потрескивали в камине догорающие дрова. Решив, что
мне почудилось, я подбросил в камин новое полено и приготовился еще
подремать, хотя меня не покидала непонятная тревога.
И тут, посмотрев в зеркало передо мной, я увидел, что дверь за моей
спиной, которую я так тщательно закрыл, приоткрыта. Странно... Я повернулся
- ничего подобного, закрыта, ни малейшей щелочки. Снова поглядел в зеркало -
может быть, глаза под действием вина сыграли со мной шутку? Но нет, дверь,
отраженная зеркалом, была чуть приоткрыта.
Я продолжал смотреть, пытаясь понять, каким образом преломление лучей
света в стекле может создать иллюзию открытой двери, хотя та на самом деле
плотно закрыта, когда увидел нечто такое, отчего меня пробрала дрожь и я
резко выпрямился. Дверь в зеркале продолжала открываться. Снова гляжу на
реальную дверь - закрыта, тогда как ее отражение в зеркале открывалось все
шире, миллиметр за миллиметром. У меня волосы поднялись дыбом, но я не мог
оторвать глаз от этой картины. Вдруг из-за двери на ковер салона выползло
нечто, что я в первую секунду принял за диковинную гусеницу - длинную,
сморщенную, желтоватую, с неким подобием черного рога на переднем конце. Вот
оно выгнулось горбом и принялось скрести поверхность ковра своим рогом.
Обычные гусеницы так себя не ведут... Тут странное творение поползло обратно
и скрылось.
Я сидел весь в поту. Снова поглядел на реальную дверь, проверяя ее
положение; не дай Бог, чтобы эта тварь ползала по ковру где-то возле меня.
Закрыта... Глотнул вина для успокоения нервов и с недовольством обнаружил,
что у меня дрожат руки. Я, который в жизни никогда не верил в призраки и
привидения, в колдовство и прочую дребедень, вообразил невесть что, глядя в
зеркало, и до такой степени убедил себя в реальности виденного, что поддался
страху.
Смешно, сказал я себе, продолжая потягивать вино. Должно быть какое-то
абсолютно рациональное объяснение. Продолжая сидеть в кресле, я наклонился
вперед, внимательно созерцая отражение в зеркале. Долго ничего не
происходило, но вот дверь опять приоткрылась и вновь появилась гусеница. На
этот раз за ней последовала вторая, а немного погодя и третья.
Внезапно я весь похолодел, потому что понял, что именно вижу. Это были
не гусеницы, а тонкие желтые пальцы с длинными изогнутыми черными ногтями,
похожие на огромные кривые шипы дикой розы. Тем временем на ковер выползла
уже вся кисть, худая кисть, обтянутая сухой, точно пергамент, желтоватой
кожей, сквозь которую проступали, напоминая грецкие орехи, бугорки суставов.
Кисть с костлявым запястьем двигалась вслепую по ковру, словно откуда-то из
вечного мрака морской пучины выползла бледная актиния. Так же медленно эта
рука отползла обратно за дверь, и я содрогнулся, представив себе, какому
жуткому созданию может она принадлежать. Примерно четверть часа продолжал я
сидеть перед зеркалом, с ужасом ожидая, что может вдруг явиться из-за этой
двери, но ничего не происходило.
Однако тревога не покидала меня. Я все еще силился убедить себя, что
речь идет о галлюцинации под влиянием вина и тепла от камина. Силился
безуспешно. Ведь вот же дверь голубого салона надежно закрыта от сквозняка,
а дверь в зеркале все еще приоткрыта, и за ней что-то таится. Хотелось
подойти вплотную к зеркалу, проверить его устройство, но не хватало духа.
Вместо этого я придумал план, призванный показать - виновато ли во всем мое
воображение. Разбудив пса Агриппу, я скомкал лист газеты, которую читал, и
бросил комок к самой двери. Посмотрел в зеркало - точно, лежит перед
приоткрытой дверью.
Сонный Агриппа, не столько из желания играть, сколько, чтобы доставить
мне удовольствие, побежал за комком. Сжимая пальцами ручки кресла, я
смотрел, как его отражение в зеркале приближается к двери. Вот остановился
перед комком, вот берет его в зубы... И тут произошло нечто настолько
ужасное, что я не мог поверить своим глазам. Дверь в зеркале открылась еще
шире, и вперед из-за нее метнулась длинная, белая, костлявая рука. Схватила
загривок собаки и утащила ее, отчаянно отбивающуюся всеми четырьмя лапами,
за дверь.
Тем временем Агриппа вернулся ко мне с добычей, но я не смотрел на
него, мои глаза были прикованы к отражению в зеркале. Через несколько минут
рука вдруг опять появилась. Мне показалось или она и впрямь выглядела
окрепшей? Как бы то ни было, пальцы ее обхватили край двери и закрыли ее,
оставив на белой краске кровавые отпечатки, при виде которых меня едва не
стошнило. Настоящий Агриппа тыкался мне в ноги носом, ожидая похвалы, меж
тем как за дверью в зеркале его отражение постигла, Бог знает, какая судьба.
Нет тех слов, чтобы выразить, как я был потрясен. Невозможно было
поверить в увиденное. Долго еще я сидел, таращась на зеркало, однако больше
ничего не происходило. В конце концов, ощущая нервный озноб, я поднялся с
кресла и осмотрел сперва зеркало, потом дверь салона. Зеркало как зеркало,
дверь как дверь... Мне так и хотелось открыть дверь и проверить, что при
этом покажет зеркало, но честно говоря, я слишком боялся потревожить то, что
таилось в Зазеркалье.
Подняв глаза на верхний край зеркала, я только тут обнаружил, что на
раме есть медальон с той же надписью, какую я читал в мансарде: "Я твой
слуга. Корми и вызволяй меня. Я есть ты". Кто этот "я" - эта тварь там за
дверью?.. Корми и вызволяй меня - уж не это ли я проделал, заставив пса
подбежать к двери? Меня бросило в дрожь. И я сказал себе, что мне необходимо
пойти и выспаться после такого утомительного дня и всех переживаний. Отдохну
как следует и утром запросто разберусь с этими дивами.
Забрав кота и кликнув пса (с ними мне все-таки было как-то спокойнее),
я вышел из голубого салона. Закрывая за собой дверь, на миг остолбенел,
услышав, как чей-то хриплый голос пожелал мне спокойной ночи. И только
сообразив, что голос принадлежал попугаю Октавию, я смог расслабиться.
Кот Клер мирно дремал у меня на руках, но Агриппа не сразу подчинился
моему зову; прежде ему явно не дозволялось выходить за пределы первого
этажа. В конце концов нерешительность уступила любопытству, и он затрусил
вверх по ступеням, предвкушая новые открытия. В спальне, хотя дрова в камине
прогорели, еще было тепло. Я быстро приготовился ко сну и не мешкая лег,
поместив Агриппу на постели с одной стороны и Клера с другой. Ощущение их
тепла действовало на меня успокоительно; сверх того, признаюсь, я надежно
запер дверь и не стал тушить свечи.
Первое, на что я обратил внимание, проснувшись утром, - полная тишина.
Я распахнул ставни и увидел мир, укутанный снегом. Должно быть, всю ночь не
прекращался снегопад, и белые подушки облепили скалы, голые деревья и оба
берега реки, а на мосту, соединяющем замок с окрестным миром, выросли
сугробы двухметровой высоты. Подоконники покрывал тонкий слой льда, и с них,
а также с крыши, свисал грозный арсенал сосулек. Судя по низкой пелене
темных туч, следовало ждать нового снегопада.
Даже пожелай я теперь покинуть замок, все дороги были заметены, и
продлись такая погода, я оказался бы совершенно отрезанным от внешнего мира.
Честно скажу - после того, что случилось накануне, мысль об этом расстроила
меня. Однако я приказал себе не дурить и оделся, твердя про себя, что
вчерашние видения - плод разыгравшегося воображения и неумеренного
потребления доброго вина.
Взяв на руки Клера и велев Агриппе идти рядом, я спустился вниз и,
собравшись с духом, отворил дверь голубого салона. Все оставалось, как было
накануне вечером. Грязные тарелки и бутылка из-под вина на столике возле
кресла, где я сидел, серый летучий пепел на каминной решетке, который чуть
шелохнулся от легкого сквозняка. И больше никакого шевеления. Все стояло на
своих местах. Все было в норме. Я облегченно вздохнул, вошел и вдруг
остановился, как если бы уперся в каменную стену, похолодев от страха. Я
смотрел на зеркало и не верил своим глазам.
Вот стою я с котом на руках, но в зеркале я не видел Агриппы, хотя он
был тут, обнюхивал мои лодыжки.
Несколько секунд стоял я, словно пораженный громом, переводя взгляд то
на пса у моих ног, то на зеркало, где отсутствовало его отражение.
Невероятно. Сам я, кот, вся комната - все четко отражалось в зеркале. Все,
кроме Агриппы. Я опустил на пол кота (и в зеркале он никуда не исчез),
нагнулся и взял на руки собаку. Мое отражение держало на руках нечто
воображаемое. Живо схватив Клера, я бросился к двери, держа одной рукой
кота, другой невидимую собаку, и вышел из голубого салона, запер его.
Спустившись на кухню, я обнаружил, к своему стыду, что у меня дрожат
руки. Кое-как налил молока моим подопечным (жадность, с какой Агриппа
принялся лакать, не оставляла никакого сомнения в его телесности), потом
приготовил себе завтрак. Поджаривая яичницу с копченой ветчиной, я продолжал
размышлять над тем, что увидел в голубом салоне. Если я не лишился рассудка
(а я в жизни не чувствовал себя здоровее), оставалось признать, что мои
глаза не обманули меня, как ни невероятно это казалось мне тогда и кажется
теперь. Но хотя мне становилось страшно при мысли о том, что же такое
прячется за зазеркальной дверью, меня одолевало любопытство, хотелось
непременно увидеть странную тварь, которой принадлежала исхудалая желтая
рука с костлявой кистью.
И я решил, не откладывая в долгий ящик, вечером выманить ее из-за
двери, чтобы как следует рассмотреть. Сама мысль о такой затее наполняла
меня ужасом, но любопытство было сильнее страха. Весь день я в рабочей
комнате занимался каталогизацией, когда же начало смеркаться, снова затопил
камин в салоне, приготовил на кухне ужин, поднялся наверх с тарелкой и
бутылкой вина и занял место у очага. Однако на этот раз я предусмотрительно
вооружился крепкой тростью из черного дерева. С ней я чувствовал себя
увереннее, хотя одному Богу известно, какой мог быть прок от трости для
защиты от зазеркального противника. На самом деле, ничего хуже я не мог
придумать и едва не поплатился жизнью за свою, как оказалось, бредовую идею.
Ужиная, я не отрывал глаз от зеркала; собака и кот спали на полу у моих
ног, как накануне вечером. Пока я ел, в Зазеркалье ничто не изменилось.
Потягивая вино, я продолжал свои наблюдения. Прошел час, дрова прогорели, я
поднялся с кресла, чтобы подбросить полено-другое, а когда снова сел,
увидел, как ручка зазеркальной двери медленно повернулась. Затем дверь стала
открываться миллиметр за миллиметром, пока не образовался просвет шириной
около тридцати сантиметров. Казалось бы, что угрожающего в том, что
открывается какая-то дверь, и все же было что-то неописуемо зловещее в том,
как створ скользит по ковру.
И вот опять появилась кисть, поползла, горбатясь вперед, следом
показалось запястье, за ним и часть желтоватого предплечья. На мгновение
рука остановилась, простершись на ковре, потом - отвратительное зрелище -
принялась искать что-то ощупью, словно принадлежала слепцу.
Самое время, сказал я себе, осуществить мой тщательно продуманный план.
Я нарочно не кормил кота на кухне досыта; теперь разбудил его и поднес к
самому носу заранее припасенный кусок мяса. Зрачки кота расширились, и он
громко мяукнул от возбуждения. Как следует подразнив его, я бросил мясо к
самой двери. В зеркале было видно, что оно приземлилось чуть поодаль от
ищущей зазеркальной руки.
Клер с воем бросился за добычей. Я-то надеялся, что кот окажется
достаточно далеко от двери, чтобы выманить из-за нее таинственную тварь,
однако мой расчет не оправдался. В ту секунду, когда в зеркале кот нагнулся
за мясом, рука перестала искать вслепую, с невероятной скоростью метнулась
вперед, схватила его за хвост, и отчаянно вырывающийся Клер исчез за дверью.
Как и в прошлый раз, рука почти сразу вернулась и медленно затворила дверь,
оставив на дереве кровавые отпечатки пальцев.
Это была страшная картина, вдвойне ужасная из-за контраста между тем, с
какой быстротой и свирепостью рука схватила жертву, и тем, как медленно,
осторожно открывала и закрывала дверь. Клер вернулся с мясом к камину, чтобы
спокойно перекусить, нисколько не страдая, как и Агриппа, оттого что
перестал отражаться в зеркале. Я просидел перед зеркалом до полуночи, но
рука больше не показывалась. Забрав своих подопечных, в первом часу
отправился спать, твердо намеренный утром все-таки придумать способ
заставить таинственную тварь выйти из-за двери.
Под вечер следующего дня я закончил предварительную перепись книг на
первом этаже. На очереди была Длинная Галерея на втором этаже, где хранилась
основная часть библиотеки. Работа утомила меня, в пять часов я решил
прогуляться, подышать свежим воздухом. Какое там гуляние! Снегопад почти не
прерывался, и высокие сугробы ограничивали мое продвижение. Чтобы выйти со
двора и пересечь мост, пришлось бы рыть траншею в покрытом коркой слое снега
толщиной около двух метров. Иные сосульки, свисающие с подоконников, желобов
и лепнины, достигали полутора метров в длину.
Мои звери не пожелали меня сопровождать, и я один попытался выйти на
белый холодный простор двора, где стояла глухая, как на дне колодца, тишина.
Снег издавал протестующий писк под моими ногами, словно я наступал на мышей,
я проваливался по колено и очень скоро вынужден был пробираться обратно к
дому. С неба продолжали падать белые хлопья величиной с цветок одуванчика,
наращивая корку на карнизах и двускатной крыше. Царило сопутствующее такому
снегопаду полное безмолвие - ни птичьих голосов, ни воя ветра, немая тишина,
как будто все живое было удушено белым шарфом.
Растирая замерзшие руки, я поспешил войти в дом, запер входную дверь и
чуть не бегом спустился на кухню готовить себе ужин. Пока закипала вода, я
успел затопить камин в голубом салоне, потом уже по привычке отнес туда
приготовленные блюда, сопровождаемый собакой и котом. Я вновь вооружился
крепкой тростью, это помогало мне чувствовать себя несколько увереннее.
Приступив к еде, я все время поглядывал в зеркало, однако рука не
показывалась. Странно, куда она подевалась? Рыскает по комнатам в Зазеркалье
за дверью? Или она вообще существует только тогда, когда я вижу ее
отражение? Я размышлял дремотно перед теплым камином, а там и вовсе заснул,
что отнюдь не входило в мои намерения. Должно быть, я проспал около часа,
когда меня вдруг исторг из объятий сна тонкий хриплый голос, который напевал
по-французски:
Под боком у милашки,
Под боком у милашки
Так спится хорошо... -
после чего прозвучал истерический гортанный смех.
Со сна я не сразу сообразил, что это Октавий пел и смеялся, и от испуга
у меня бешено заколотилось сердце. Повернув голову, я убедился, что клетки с
птичками и Октавием на своих местах. Затем я перевел взгляд на зеркало и
окаменел. Мое желание исполнилось, таинственная тварь вышла из-за двери. И
глядя на нее, я клял себя за то, что затеял этот эксперимент, что не запер
голубой салон после первого же вечера, чтобы больше не входить в него.
Зазеркальная тварь - не могу же я употреблять тут слово "человек" -
была маленькая, горбатая, закутанная в нечто вроде савана, желтоватую
льняную ткань с пятнами грязи и плесени и с дырками в наиболее изношенных
местах. Верхний конец савана был накинут на голову и обмотан вокруг шеи
наподобие шарфа, так что я видел только кончики выцветших оранжевых волос
над морщинистым лбом и два огромных, бесстрастных, светло-желтых глаза,
которые почему-то напомнили мне надменный взгляд козы. Нижняя часть лица
была закрыта тканью, придерживаемой бледной рукой с черными ногтями.
Тварь стояла сразу за большой клеткой с канарейками и вьюрками. Сама
клетка была раздавлена и выпотрошена, будто лошадь на арене для боя быков.
Изогнутые прутья были облеплены приставшими к свежей крови желтыми
перышками. Несколько перьев торчали между пальцами хищной твари. На глазах у
меня она медленно двинулась к соседнему столу, где стояла клетка с попугаем.
Походка ее была какая-то скованная, словно тварь не столько шагала, сколько
волочила ноги по полу. В зеркале я видел, как она подошла вплотную к клетке,
где отражение Октавия покачивалось на жердочке.
Реальный попугай по-прежнему распевал, чередуя пение с кудахтающим
смехом. В зеркале тварь уставилась на него свирепыми желтыми глазами.
Внезапно рука метнулась вперед, и пальцы вцепились в прутья клетки,
разламывая ее.
К первой руке присоединилась вторая, края ткани, закрывавшие лицо,
раздвинулись, и моему взору предстало лицо, отвратительнее которого мне в
жизни не доводилось видеть. Казалось, большая часть его ниже глаз поражена
то ли гниением, то ли чем-то вроде проказы. На месте носа - только две
черные дыры в обрамлении кожных лохмотьев. Одна щека совершенно
отсутствовала, и было видно обе челюсти с плесенью на деснах и гнилыми
зубами. Изо рта на саваи стекали струйки слюны. Остатки губ были сморщены
так, словно их зашивали тонкими нитками.
Вся эта жуткая картина усугублялась тем, что один из безобразных
пальцев твари украшал золотой перстень с опалом, который словно вспыхивал
ярким пламенем среди ломаемых прутьев. Изящное изделие только подчеркивало
всю мерзость облика этого ожившего трупа.
Тем временем тварь уже просунула руки внутрь клетки. Попугай в зеркале
продолжал качаться на жердочке, реальный же Октавий пел и смеялся. Тварь
схватила зазеркального попугая, и тот принялся отчаянно хлопать крыльями, а
Октавий по-прежнему пел. Тварь вытащила птицу из клетки, поднесла к своему
мерзкому рту и разгрызла череп попугая, словно орех. После чего принялась
жадно высасывать мозг, выплевывая осколки черепа, так что они вместе с
перьями и слюной ложились на саван.
От этого зрелища я ощутил такое отвращение и такое бешенство, что
схватил трость, вскочил на ноги и, дрожа от ярости, шагнул к зеркалу. При
этом я увидел в зеркале, что мое отражение приближается к твари со спины. И
когда осталось сделать последний шаг, я поднял трость для удара.
Внезапно глаза на гниющем лице сверкнули, тварь прервала свою
отвратительную трапезу, бросила птичий трупик на пол и повернулась к моему
отражению так стремительно, что я замер на месте, застигнутый врасплох. А
тварь, не мешкая ни секунды, метнулась вперед и своими тощими сильными
руками стиснула шею мне в зеркале.
Неожиданный наскок заставил мое отражение попятиться и выронить трость.
Вместе с тварью оно упало на пол за столом, и я видел, как они борются друг
с другом.
В испуге я выпустил трость, бросился к зеркалу и принялся бить по
стеклу кулаками. Тем временем потасовка на полу прекратилась, а я продолжал
колотить зеркало, не сомневаясь, что тварь расправляется с моим отражением
так же, как расправилась с собакой и котом. Наконец тварь поднялась на ноги,
пошатываясь и тяжело дыша. Постояв секунду-другую спиной ко мне, нагнулась,
схватила мое зазеркальное тело и потащило к двери; при этом я увидел, что у
моего отражения разорвано горло.
Вскоре тварь появилась снова из-за двери, облизываясь, словно
предвкушая трапезу. Подняла с пола тяжелую трость и опять скрылась. Она
отсутствовала минут десять, когда же возникла вновь, я с ужасом и яростью
увидел, что она с наслаждением гложет отделенную от добычи руку, как человек
ест крылышко курицы. Забыв про свои страхи, я еще раз принялся колотить
зеркало. Медленно, как бы соображая, откуда исходит звук, тварь повернулась,
сверкая глазами, и лицо ее было вымазано кровью - моей кровью!
Вот она увидела меня, и я похолодел, увидев ее свирепый цепкий взгляд.
Тварь медленно двинулась к зеркалу, я перестал впустую колотить стекло и
попятился, устрашенный угрозой, которую излучали эти козьи глаза. Тварь
продолжала приближаться, словно подкрадываясь ко мне. Подойдя вплотную к
зеркалу, вытянула руки, коснулась его пальцами, и на стекле появились
кровавые отпечатки с прилипшими к ним желтыми и серыми перышками. Осторожно
пощупав стекло, как человек щупает тонкую корку льда на пруду, проверяя его
прочность, потом вдруг сжала в кулак свои отвратительные руки и выбила
яростную дробь, которая гулко отдалась в тишине салона. Затем разжала кулаки
и вновь пощупала стекло.
Постояла, глядя на меня, как бы размышляя. Было ясно, что она видит
меня, из чего следовало, что, хотя для меня мое отражение пропало, тварь
видит его в зеркале, принадлежащем ее зазеркальному миру. Внезапно, как
будто приняв какое-то решение, она повернулась, заковыляла через комнату к
двери и скрылась, чтобы - о, ужас! - тут же вернуться, держа в руках трость
из черного дерева - мою трость. Но ведь если я слышал, как тварь била по
стеклу кулаками, значит, она не бесплотная. И если она ударит зеркало
тростью, стекло может разбиться, и тварь каким-то образом сумеет из
Зазеркалья войти ко мне.
Я не стал ждать, когда тварь подойдет к зеркалу. Решив, что ни я, ни
мои подопечные больше не будут оставаться в голубом салоне, поднял дремлющих
перед камином собаку и кота, метнулся к двери и вышвырнул их в коридор.
Подбегая затем к клеткам с пернатой компанией, я увидел, как тварь
замахивается, изо всех сил бьет тростью по стеклу, и по поверхности зеркала
разбегаются трещины, как трескается лед на пруду, если бросить в него
камень.
Не задерживаясь, я схватил обе клетки, выбросил их тоже в коридор и
выбежал сам. Закрывая дверь, услышал звук нового удара и увидел, как часть
зеркала распадается на осколки и через дыру в салон просовывается костлявая
рука, сжимающая трость. Я поспешил захлопнуть дверь, повернул ключ в замке и
весь в поту, с колотящимся сердцем прислонился к прочному деревянному
створу.
С минуту я постоял так, собираясь с мыслями, потом спустился на кухню и
налил себе добрую порцию бренди. Мои руки дрожали, так что я едва не выронил
стакан. Выпив бренди, принялся лихорадочно соображать, как быть дальше.
Похоже было, что разбитое зеркало открывало этой мерзкой твари вход в мой
мир. Я не знал, распространяется ли это правило на все зеркала в доме, не
знал также, помешаю ли замыслам твари или, напротив, буду способствовать им,
если разобью каждое зеркало, которое может стать таким входом.
Меня трясло от страха, но я чувствовал, что должен что-то предпринять,
поскольку стало очевидно, что тварь будет охотиться за мной по всему дому. А
потому я спустился в подвал, вооружился крепким топором, потом отыскал
канделябр и поднялся на второй этаж. Дверь голубого салона оставалась
надежно запертой. Собравшись с духом, я вошел в соседний кабинет, где на
стене висело зеркало средних размеров. Светя канделябром и держа наготове
топор, я приблизился к зеркалу.
Странно было стоять перед ним и не видеть своего отражения. Внезапно я
вздрогнул от ужаса: в зеркале вместо меня возникло мертвенное лицо с
исполненными вожделения безумными глазами. Настал момент проверить мое
предположение, и все-таки я помедлил секунду, прежде чем ударить обухом
топора по стеклу так, что осколки со звоном посыпались на пол.
Нанеся удар, я отступил на шаг, по-прежнему держа наготове топор на
случай, если тварь попытается напасть на меня и надо будет отбиваться.
Однако вместе с зеркалом исчез и мой враг. Стало быть, я верно рассуждал:
если разбить зеркало с моей стороны, переход не откроется. Из чего
следовало, что для спасения собственной жизни я должен разбить все зеркала в
доме, притом возможно быстрее, пока тварь не проделала то же со своей
стороны. Захватив канделябр, я направился в столовую и успел подойти к
висевшему там большому зеркалу одновременно с тварью. К счастью, мне удалось
разбить зеркало вдребезги раньше, чем она смогла пустить в ход свое оружие -
оброненную моим отражением трость.
Бегом, насколько это было возможно без риска, что погаснут свечи, я
поднялся на второй этаж и принялся крушить зеркала, переходя из спальни в
спальню, из ванной в ванную. Должно быть, от страха у меня на ногах выросли
крылья, потому что я везде опережал своего врага. Оставалась Длинная Галерея
с дюжиной огромных зеркал между высокими книжными полками. И я ринулся туда,
причем, сам не зная почему, бежал на цыпочках. Перед дверью на миг
остановился, с ужасом думая о том, что тварь могла опередить меня и теперь
притаилась там в темноте. Я приложил ухо к двери - тихо. Сделал глубокий
вздох и распахнул дверь, подняв в руке канделябр.
Длинная Галерея простиралась передо мной в мягкой бархатной темноте,
немая, словно кротовья нора. Я вошел внутрь, и пламя свечей заметалось,
расписывая стены и потолок тенями, похожими на траурные вымпелы. Сделав
несколько шагов, я остановился, силясь рассмотреть дальний конец помещения,
куда не достигал свет моего канделябра. Кажется, все зеркала целы... Я живо
поставил канделябр на ближайший столик и повернулся лицом к череде зеркал. В
ту же секунду раздался грохот, сопровождаемый звоном. У меня сердце
оборвалось, и прошло несколько секунд, прежде чем я с облегчением сообразил,
что причиной грохота и звона была огромная сосулька, которая сорвалась с
одного из подоконников и разбилась о камни внизу на дворе.
Понимая, что следует действовать быстро, пока ковыляющее чудовище не
добралось до Длинной Галереи, я стиснул в руке топорище и побежал от зеркала
к зеркалу, круша их одно за другим; то-то повеселилась бы ватага мальчишек,
будь они на моем месте... Снова и снова обух моего топора ударял по стеклу,
разбивая его, как разбивает лед любитель рыбной ловли зимой, и по ослепшему
зеркалу разбегались трещины, осколки с музыкальным звоном сыпались на пол. В
глухой тишине галереи этот звук казался особенно громким.
Только топор сокрушил предпоследнее зеркало, как сквозь соседнее с
грохотом пробилась трость, которую сжимала омерзительная рука. Выронив топор
от страха, я обратился в бегство. Схватив у двери канделябр, на миг
обернулся и увидел, как что-то вылезает из Зазеркалья в дальнем конце
галереи.
Захлопнув и заперев дверь, я прислонился к ней, переводя дыхание.
Сердце отчаянно колотилось, а из-за двери до моего слуха донесся слабый звон
стекла, потом все стихло. Вдруг я ощутил, как ручка двери за моей спиной
медленно поворачивается. Похолодев от ужаса, я отскочил и уставился на нее.
Остановилась... Тварь поняла, что дверь заперта, и издала пронзительный
крик, в котором было столько ярости и звериной злобы, что я чуть не выронил
канделябр от испуга.
Дрожа, я прижался к стене и с облегчением вытер вспотевший лоб. Все
зеркала в доме были разбиты, и единственные два помещения, куда могла
проникнуть тварь, надежно заперты. Впервые за последние двадцать четыре часа
я чувствовал себя в безопасности. В Длинной Галерее зазеркальная тварь
сопела, обнюхивая дверь, точно свинья над кормушкой. Потом снова дала выход
своей бессильной ярости в жутком крике и замолкла. Я постоял две-три минуты,
напрягая слух. Тишина... И начал спускаться по лестнице, держа в руке
канделябр.
То и дело я останавливался, прислушиваясь. Шел очень медленно, чтобы
даже шорох моей одежды не мешал слышать. Затаивал дыхание, но единственным
звуком был бешеный стук моего сердца да слабое потрескивание горящих
фитилей. Шаг за шагом, весь - внимание, я продолжал спускаться на первый
этаж холодного, мрачного, пустынного дома.
Над последним пролетом, ведущим в холл, я остановился и замер; даже
пламя свечей перестало колыхаться, напоминая рощицу желтых кипарисов.
По-прежнему ничего не было слышно. Осторожно выдохнув, я повернулся лицом к
следующим ступенькам - и увидел то единственное, о чем совершенно забыл:
высокое трюмо у подножия лестницы.
От ужаса я едва не выронил канделябр. Крепко сжимая его вспотевшей
рукой, смотрел я на зеркало у стены. И видел лишь ступеньки, по которым мне
предстояло спуститься, больше ничего. Царила тишина, и я молил Бога, чтобы
тварь все еще рыскала наверху среди дюжины разбитых зеркал. Наконец я
возобновил спуск - и на полпути вниз окаменел от ужаса, потому что в верхней
части зеркала возникло отражение идущих за мной уродливых ног зазеркальной
твари.
Охваченный паникой, я стоял, не зная, что предпринять. Необходимо
разбить зеркало, пока тварь не настигла меня, но для этого нужно метнуть в
трюмо канделябр, а тогда я останусь в полной темноте. Вдруг я промахнусь? И
окажусь один на один с этим чудовищем, даже не видя его? Пораженный этой
мыслью, я замешкался, а между тем чудовище с поразительной скоростью
ковыляло по ступенькам, опираясь на трость и держась за перила свободной
рукой, на тощем пальце которой поблескивал перстень с опалом. Вот в зеркале
показалось обезображенное гниением лицо с оскаленными зубами, а я все еще
мешкал, стоял с канделябром в руке, не в силах тронуться с места.
Почему-то мне казалось, что важнее видеть при свете, что затевает мой
враг, чем разбить зеркало канделябром. Вот зазеркальная тварь вскинула тощую
руку, замахиваясь тростью, и нанесла удар. Раздался звон разбитого стекла,
осколки по краям трещин помутнели, и в промежутке между ними показалась
рука. Один за другим осколки сыпались на пол, пока не осталась лишь пустая
рама. Вслед за чем тварь, нетерпеливо повизгивая, точно пес при виде миски с
едой, шагнула и пошла вперед, давя ногами скрипучее стекло и не сводя с меня
сверкающих глаз. Открыв рот, она издала торжествующий булькающий клич,
отчего из-под скул во все стороны полетели брызги слюны. Затем громко
скрипнули зубы, предвкушающие трапезу. Теряя голову от страха, я сделал
единственное, что мне оставалось, - моля Бога, чтобы не дал мне
промахнуться, - поднял вверх тяжелый канделябр и с силой метнул его в
чудовище. На какое-то мгновение канделябр словно завис в воздухе, и в свете
его зазеркальная тварь таращилась на меня, стоя на осколках зеркала, затем
мое оружие поразило ее. Свечи потухли, я услышал глухой стук и сдавленный
крик, канделябр с грохотом ударился о мрамор, и следом на пол шлепнулось
тело поверженного мной врага. И все - кромешный мрак, полная тишина...
Я замер на месте, трясясь от страха, ожидая, что вот-вот, сейчас эти
жуткие бледные руки схватят меня за горло или за щиколотки. Однако ничего
подобного не случилось. Не знаю, сколько минут я простоял так. Наконец до
моего слуха донесся тихий булькающий вздох - и снова воцарилась тишина. Я
продолжал ждать, наконец собрался с духом и нащупал в кармане коробок
спичек. Руки дрожали так, что я долго возился, прежде чем смог зажечь
спичку. В слабом, неверном свете ее я рассмотрел на полу у разбитого зеркала
какой-то съежившийся темный комок. Что там с этим чудовищем - убито,
лишилось сознания? Пламя спички обожгло пальцы, я выругался и отбросил ее.
Зажег другую и начал осторожно спускаться по ступенькам. Вот и эта спичка
потухла, я остановился, зажег третью, ступил наконец на пол холла, осторожно
наклонился над съежившимся телом... и в ужасе отпрянул назад.
В луже крови передо мной лежал с разбитой головой Гидеон.
В слабом свете от спички я в полном смятении глядел на его лицо. Он был
одет так же, как в день отъезда. Каракулевая шапка упала с головы, и из
разбитого виска еще сочилась кровь. Я потрогал его грудь, поискал пульс, но
Гидеон был мертв. Глаза утратили присущий им особый блеск и слепо смотрели
на меня. Я зажег свечи и сел на ступени, пытаясь осмыслить произошедшее. И я
по сей день не могу ничего понять.
Не стану утруждать читателя, описывая подробности моего ареста и
последующего суда. Всякому, кто читал газеты, должно быть памятно, в каком
тяжелом положении я оказался, как никто не хотел поверить (особенно после
того, как были обнаружены истерзанные трупы животных), что, когда появилась
страшная тварь, для нее мы были всего лишь отражениями в ее зеркалах. Если я
сам тщетно доискивался объяснения, то можете представить себе, что обо всем
этом думала полиция. Газеты называли меня "чудовищем из Горжа" и жаждали
моей крови. Полиция, отвергнув мои попытки объясниться, посчитала веской
уликой против меня тот факт, что Гидеон завещал мне крупную сумму денег.
Напрасно я твердил, что не кто-нибудь, а я сам, с величайшим трудом
пробившись сквозь снежные заносы, сообщил о несчастье. Для судей, не верящих
- как и я до той поры - в колдовство, все представлялось предельно простым:
я убил своего друга из-за денег, а затем сочинил весь этот бред о
зазеркальной твари.
Все говорило против меня, и пресса усердно раздувала пламя
общественного возмущения, так что моя судьба была решена. Я - чудовище и
должен быть наказан. Суд вынес смертный приговор, и теперь меня ждет
гильотина. Близится рассвет и с ним час моей смерти. В ожидании этого часа я
пишу эти строки, надеясь, что кто-нибудь, читая, поверит мне. Никогда не
представлял себе, что могу окончить жизнь на гильотине; вообще, этот вид
казни всегда казался мне варварским. Естественно, надзиратели не сводят с
меня глаз, чтобы я не обманул "вдовушку", как французы с черным юмором
окрестили гильотину. Но я спросил, есть ли у меня право на последнее
желание, и они разрешили поставить в моей камере высокое зеркало, дабы я мог
привести себя в пристойный вид перед казнью. Интересно, что из этого
выйдет".
На этом рукопись кончалась. Внизу страницы другой рукой было добавлено:
"Узник найден лежащим мертвым перед зеркалом. Причина смерти - остановка
сердца. Доктор Лепитр".
Гроза бушевала с прежней силой, то и дело комнату озаряли яркие молнии.
Не стыдясь, честно скажу, что я подошел к зеркалу над туалетным столиком и
завесил его полотенцем. После чего взял в охапку бульдога и забрался вместе
с ним под одеяло.
дополз до станции Фонтен. Выйдя из вагона, я добрался со своим багажом до
крохотного зала ожидания, где с облегчением узрел раскаленную чуть ли не
докрасна старинную пузатую печку, в которой весело горели каштановые корни.
Свалив свои вещи в углу, я некоторое время посидел, оттаивая, перед печкой.
Гидеон не показывался. Глоток бренди из походной фляги и жар от печки
взбодрили меня. Прошло полчаса, а Гидеона все не было. Я уже начал
беспокоиться и вышел на перрон. Серое небо, казалось, опустилось еще ниже, в
воздухе кружили огромные, с полкроны, снежинки, предвещая изрядную вьюгу. Я
стал подумывать, не пойти ли мне в селение пешком, в это время послышался
стук копыт и на дороге показалась двуколка, управляемая Гидеоном, облаченным
в поблескивающее меховое пальто и каракулевую шапку.
- Ради Бога, извини, Питер, что заставил тебя долго ждать, - сказал он,
пожимая мою руку, - но нас преследуют злоключения. Давай я помогу тебе с
твоими саквояжами, а по дороге объясню, в чем дело.
Мы погрузили мои вещи в двуколку, затем я сел на козлы рядом с Гидеоном
и закутался в предусмотрительно захваченный им толстый плед. Он дернул
поводья, щелкнул кнутом, и мы быстро покатили по дороге, обильно осыпаемые
хлопьями снега. Порывы ветра хлестали наши лица, выжимая слезы из глаз,
однако Гидеон не уставал подгонять лошадь.
- Спешу доехать до места, пока не разыгралась вьюга, - пояснил он, -
потому и гоню так. Здесь бывает такая метель, что недолго и застрять в снегу
на несколько дней.
- Да, зима в этом году выдалась суровая, - отозвался я.
- Самая суровая за последние пятьдесят лет, - подтвердил Гидеон.
Наконец мы въехали в селение, и Гидеон молча направлял лошадь по уже
побелевшим от снега узким пустынным улочкам. Единственным признаком жизни
были псы, которые выскакивали из переулков, чтобы облаять нас. Можно было
подумать, что люди покинули это селение.
- Боюсь, Питер, - заговорил с улыбкой Гидеон, - я еще раз буду вынужден
злоупотребить твоей добротой. - Снег побелил не только его шапку, но и
брови. - Того и гляди, придет конец твоему дружескому терпению.
- Ерунда, - ответил я. - Давай, выкладывай, в чем дело.
- А в том, что я намеревался оставить тебя на попечении Франсуа и его
жены, они были слугами у дядюшки. Явившись туда сегодня утром, я на беду
обнаружил, что жена Франсуа - Мари - поскользнулась на обледеневших
ступеньках крыльца, упала с высоты на камни и сломала ноги. Подозреваю,
переломы очень серьезные, как бы она совсем не осталась без ног.
- Бедняжка, какой ужас! - воскликнул я.
- Да уж... Франсуа обезумел от горя, и я вынужден был везти их в
больницу в Мийо. На все это ушло больше двух часов, оттого я и встретил тебя
с таким опозданием.
- Все в порядке, - заверил я его. - Разумеется, ты обязан был отвезти
их в больницу.
- Верно, однако тут возникла еще одна незадача. Понимаешь, жители
селения недолюбливали моего дядюшку, одни только Франсуа и Мари согласились
служить у него. Теперь оба находятся в Мийо, и некому заботиться о тебе, во
всяком случае, первые два-три дня, пока не вернется Франсуа.
- Дружище, о чем речь, - рассмеялся я. - Заверяю тебя, я отлично со
всем управлюсь сам. Провизия, вино, дрова - вот и все, что мне нужно, можешь
не беспокоиться.
- О, с этим все в порядке, - сказал Гидеон. - Кладовка набита битком, а
в подвале ты найдешь лопатку оленя, половину туши кабана, фазанов,
куропаток, две-три дикие утки. Вина хватит, дядюшка следил за своим
погребом, сосновых поленьев и каштановых корней тоже припасено достаточно,
так что мерзнуть не будешь. И тебе составят компанию животные.
- Какие такие животные?
- Маленькая собачонка по имени Агриппа, - смеясь, объяснил Гидеон, -
огромный безмозглый кот Клер де Люн, или попросту Клер, клетки с канарейками
и разными вьюрками и престарелый попугай Октавий.
- Целый зверинец! - воскликнул я. - Хорошо, что я люблю животных.
- Нет, в самом деле, Питер. - Гидеон пристально посмотрел на меня. - Ты
уверен, что тебя это устраивает? Не слишком обременительно?
- Чепуха, - горячо возразил я. - Для чего существует дружба?
Снегопад усилился настолько, что из-за вьюги мы с трудом различали
голову лошади. Теперь двуколка катила по одному из боковых ущелий,
ответвляющихся от собственно Горж дю Тарн. Слева над узкой дорогой нависали
буро-черные скалы с белыми пятнами снега в трещинах и на полочках. Справа
склон обрывался почти отвесно вниз на полтораста - двести метров, и сквозь
влекомую ветром снеговую завесу порой можно было рассмотреть зеленую реку,
бурлящую среди камней в белых париках и покрытых корками льда берегов.
Дорога была неровная, размытая дождями и тающим снегом; местами лошадь
замедляла бег, спотыкаясь на гололедице. Один раз прямо на дорогу перед нами
по скалам сверху скатилась, шипя, небольшая лавинка, и Гидеон с трудом
укротил поводьями испугавшуюся лошадь. Несколько жутких секунд мне казалось,
что наша двуколка сорвется с края обрыва и рухнет в реку. Однако Гидеон не
растерялся, и мы продолжили путь.
Наконец ущелье слегка расширилось, и за очередным поворотом открылся
вид на диковинную громадину дома Гидеонова дядюшки. Необычайное это было
здание, заслуживающее того, чтобы я описал его поподробнее.
Начать с того, что здание венчало могучий утес, который возвышался над
рекой, точно остров, похожий на равнобедренный треугольник. С дорогой утес
соединялся массивным старым каменным мостом. Высокие стены замка начинались
прямо от верхней кромки утеса, но, въехав через мост и широкую арку с
толстыми дубовыми створами, вы обнаруживали просторный внутренний двор с
прудом и фонтаном посередине. Скульптурная группа фонтана изображала
поддерживаемого херувимами дельфина и вся блестела от корки льда и
многочисленных сосулек.
С подоконников множества обращенных внутрь двора окон тоже свисали
огромные сосульки. Пространство между окнами занимали фантастические фигуры,
изображающие разных известных и неизвестных науке представителей животного
мира, одна другой страшнее; облепивший их снег со льдом придавал этим
чудовищам еще более жуткий вид, так и казалось, что они злобно таращатся на
вас из-под белого покрова. Когда Гидеон остановил двуколку перед ступенями
главного крыльца, из дома донесся громкий лай. Гидеон отпер дверь огромным
ржавым ключом, тотчас пес вырвался наружу, продолжая лаять и радостно виляя
хвостом. Большой черно-белый кот вел себя более осмотрительно, он не
снизошел до того, чтобы броситься к нам навстречу, а только громко мяукал
сразу за дверью.
Гидеон помог внести мои саквояжи в просторный мраморный холл, откуда
наверх вела роскошная лестница. Вся мебель, картины и зеркала были накрыты
чехлами от пыли.
- Ты уж извини меня, - сказал Гидеон; мне показалось, что ему стало не
по себе, едва он переступил порог дома. - Я собирался снять чехлы, придать
помещениям более уютный вид, но за всеми хлопотами просто не успел.
- Ничего, - отозвался я, гладя льнувших ко мне собаку и кота. - Все
помещения мне и не нужны, сам уберу чехлы в тех комнатах, которыми буду
пользоваться.
- Конечно, конечно. - Гидеон нервно пригладил волосы. - Постель для
тебя готова... дверь спальни вторая налево, как поднимешься по лестнице. А
теперь пошли, я покажу тебе кухню и подвал.
Он провел меня через холл к двери под лестницей, и я рассмотрел
уходящие вниз по спирали широкие каменные ступени. Они привели нас к
коридору, по которому мы вышли в вымощенную плитняком огромную кухню с
прилегающими к ней подвалу, размером с пещеру, и вместительной холодной
кладовке, где висели на крючьях или лежали на мраморных полках вдоль стен
туши крупной дичи, куры, утки, телячьи окорока и говяжьи седла. На кухне
выстроились в ряд тщательно выложенные плиты; на громадном столе в центре
расположились заготовленные для меня продукты - рис, черная, как сажа,
чечевица, картофель, морковь и другие овощи в корзинах, глиняные горшки с
маслом и консервами, целая горка батонов свежей выпечки. За тяжелой дверью с
засовом и висячим замком помещался винный погреб. Дядюшка Гидеона явно не
доверял слугам попечение об алкогольных напитках. Погреб был довольно
маленький, но я сразу увидел, что тут есть вина высшего качества.
- Не отказывай себе ни в чем, Питер, - сказал Гидеон. - Здесь найдутся
совсем неплохие марки, они в какой-то мере скрасят тебе одинокое пребывание
в этом мрачном замке.
- Ты хочешь, чтобы я все время был под хмелем? - рассмеялся я. - Кто же
тогда оценит твои книги. Но ты не беспокойся, Гидеон, все будет в порядке.
Тут еды и вина на целую армию, дров тоже хватает, мне составят компанию пес,
кот и птички, а главное - меня ждет большая интересная библиотека. Чего еще
может пожелать себе человек.
- Кстати, основная часть книг сосредоточена в Длинной Галерее в южном
крыле здания. Я не стану тебя провожать туда... сам найдешь, а мне уже пора
уезжать, - сказал Гидеон, направляясь к лестнице, ведущей в холл.
По пути наверх он извлек из кармана огромную связку старинных ключей.
- Ключи от королевства, - произнес он с тусклой улыбкой. - Не думаю,
что какие-то помещения заперты, но если найдутся такие, отпирай. Я скажу
Франсуа, чтобы он вернулся заботиться о тебе, как только жизнь его жены
окажется вне опасности, и сам постараюсь приехать через месяц. К тому
времени, надеюсь, ты управишься.
- Запросто, - ответил я. - Больше того, если управлюсь раньше, извещу
тебя телеграммой.
- Право, Питер, - он крепко пожал мне руку, - я чрезвычайно обязан
тебе. Никогда не забуду твою отзывчивость.
- Ерунда, дружище, - ответил я. - Мне приятно как-то помочь тебе.
Стоя в дверях вместе с шумно дышащим псом и котом, который, громко
мурлыкая, терся о мои ноги, я смотрел, как Гидеон забирается на козлы
двуколки, кутается в плед и дергает поводья. Лошадь затрусила к выходу,
Гидеон приветственно помахал мне кнутом и скрылся за воротами. Приглушенный
снегом стук копыт звучал все слабее и вскоре вовсе стих. Я поднял на руки
шелковистого теплого кота, свистнул пса, с громким лаем провожавшего
двуколку до ворот, вошел в дом и запер дверь на засов.
Первым делом надлежало осмотреть дом, чтобы знать, где помешаются
книги, с которыми мне предстояло работать, и соответственно решить, какие
комнаты следует отпереть. На столике в холле стоял шестисвечный серебряный
канделябр, рядом лежал коробок спичек. Как раз то, что мне было нужно: свечи
избавляли меня от необходимости отворять и затворять несметное множество
ставен. Итак, я вооружился канделябром и, сопровождаемый суматошным псом,
чьи когти стучали, будто кастаньеты, по голым полам, приступил к осмотру.
Весь первый этаж занимали три очень большие комнаты и одна поменьше, а
именно: гостиная, столовая, рабочий кабинет и салон. Почему-то лишь
последний (я буду называть его голубым салоном, поскольку он был расписан
различными оттенками синего цвета и золотом) был заперт, и я не сразу
подобрал нужный ключ. Салон примыкал к одному из торцов здания и представлял
собой этакую длинную узкую коробку с большими окнами в противоположных
концах.
Вход в салон помещался посередине одной из длинных стен, и прямо
напротив двери висело одно из самых больших зеркал, какие мне когда-либо
приходилось видеть. Высотой около трех метров, считая почти от пола до
потолка, в длину оно достигало десяти метров с лишним. Стекло чуть
потускнело, отчего приобрело голубоватый оттенок, напоминая поверхность
тихого озера, однако это никак не сказывалось на четкости отражения. Резьба
на широкой золоченой раме изображала нимф и сатиров, единорогов, грифонов и
прочих мифических тварей. Эта рама сама по себе была произведением
искусства. Сидя можно было видеть в этом замечательном зеркале отражение
всего салона, так что узкая комната казалась весьма просторной.
Учитывая небольшие размеры, удобства и - не стану скрывать - необычный
вид салона, я решил сделать его своей гостиной. И вот уже сняты с мебели все
чехлы, а в камине пылает жаркий огонь. Затем я перенес сюда клетку с
канарейками и вьюрками, поместив ее в одном конце комнаты вместе с попугаем
Октавием, коему переселение явно пришлось по душе, потому что он взъерошил
перья и насвистел несколько строф "Марсельезы". Собака и кот немедленно
простерлись на полу перед камином и погрузились в блаженный сон. Покинутый
своими спутниками, я взял канделябр и в одиночку продолжил разведку.
Второй этаж был почти целиком занят спальнями и ванными комнатами,
однако в том крыле, которое замыкало квадрат вокруг двора, я увидел огромное
помещение - то самое, что Гидеон называл Длинной Галереей. По одну сторону
Галереи располагались высокие окна, и напротив каждого из них висело по
зеркалу; они были похожи на зеркало в салоне, но намного уже. Между
зеркалами стояли книжные шкафы из полированного дуба, и на полках внутри
были кое-как, вперемешку свалены книги. Мне с первого взгляда стало понятно,
что немало времени уйдет на то, чтобы расставить их по темам, прежде чем я
смогу заняться каталогизацией и оценкой.
Я не стал пока открывать ставни и снимать чехлы в Длинной Галерее, а
продолжил восхождение по лестнице и очутился на чердаке. В одной из мансард
я увидел позолоченную раму от зеркала, и меня пробрала дрожь при мысли о
том, что, вероятно, здесь-то и был найден мертвым дядюшка Гидеона. Рама была
намного меньше той, что поразила меня в салоне, но оформлена в том же стиле.
Те же сатиры, единороги, грифоны и гиппогрифы, но, кроме того, наверху
поместился медальон с надписью: "Я твой слуга. Корми и вызволяй меня. Я есть
ты". Бессмыслица какая-то... Я закрыл дверь мансарды и, обозвав себя трусом,
тщательно запер ее, после чего у меня отлегло от души.
В голубом салоне собака и кот кинулись ко мне с таким восторгом, точно
я отсутствовал несколько дней. Я сообразил, что они голодны, и сам
почувствовал, что основательно проголодался. Увлеченный исследованием замка,
я даже не перекусил в положенное время, а теперь шел уже седьмой час вечера.
Сопровождаемый нетерпеливыми спутниками, я спустился на кухню, чтобы
состряпать нам что-нибудь. Для пса потушил несколько кусочков баранины, для
кота - цыпленка, добавил вареный рис и картофель, и оба моих подопечных
остались довольны таким меню. Себе поджарил хороший бифштекс с овощным
гарниром и добыл в погребе бутылку отменного красного вина.
Приготовив свою трапезу, я отнес ее наверх в голубой салон, пододвинул
кресло поближе к камину и, удобно устроившись, набросился на еду. Вскоре,
сытые и довольные, ко мне присоединились кот и собака. Они улеглись на пол
перед камином, а я встал и плотно закрыл дверь, поскольку из холла с его
мраморным полом тянуло холодом, как из морозильника. Завершив трапезу, я
принял в кресле полулежачее положение, потягивая вино и созерцая пляшущие
над каштановыми корнями языки голубого пламени. На душе было покойно, и под
действием изысканного крепкого вина я задремал. Проспал я около часа, когда
вдруг проснулся, чувствуя, как каждый нерв напрягся, словно меня кто-то
окликнул. Я прислушался. Ничего, только тихое посапывание спящего пса да
довольное мурлыканье кота, свернувшегося калачиком на соседнем кресле. В
полной тишине чуть слышно потрескивали в камине догорающие дрова. Решив, что
мне почудилось, я подбросил в камин новое полено и приготовился еще
подремать, хотя меня не покидала непонятная тревога.
И тут, посмотрев в зеркало передо мной, я увидел, что дверь за моей
спиной, которую я так тщательно закрыл, приоткрыта. Странно... Я повернулся
- ничего подобного, закрыта, ни малейшей щелочки. Снова поглядел в зеркало -
может быть, глаза под действием вина сыграли со мной шутку? Но нет, дверь,
отраженная зеркалом, была чуть приоткрыта.
Я продолжал смотреть, пытаясь понять, каким образом преломление лучей
света в стекле может создать иллюзию открытой двери, хотя та на самом деле
плотно закрыта, когда увидел нечто такое, отчего меня пробрала дрожь и я
резко выпрямился. Дверь в зеркале продолжала открываться. Снова гляжу на
реальную дверь - закрыта, тогда как ее отражение в зеркале открывалось все
шире, миллиметр за миллиметром. У меня волосы поднялись дыбом, но я не мог
оторвать глаз от этой картины. Вдруг из-за двери на ковер салона выползло
нечто, что я в первую секунду принял за диковинную гусеницу - длинную,
сморщенную, желтоватую, с неким подобием черного рога на переднем конце. Вот
оно выгнулось горбом и принялось скрести поверхность ковра своим рогом.
Обычные гусеницы так себя не ведут... Тут странное творение поползло обратно
и скрылось.
Я сидел весь в поту. Снова поглядел на реальную дверь, проверяя ее
положение; не дай Бог, чтобы эта тварь ползала по ковру где-то возле меня.
Закрыта... Глотнул вина для успокоения нервов и с недовольством обнаружил,
что у меня дрожат руки. Я, который в жизни никогда не верил в призраки и
привидения, в колдовство и прочую дребедень, вообразил невесть что, глядя в
зеркало, и до такой степени убедил себя в реальности виденного, что поддался
страху.
Смешно, сказал я себе, продолжая потягивать вино. Должно быть какое-то
абсолютно рациональное объяснение. Продолжая сидеть в кресле, я наклонился
вперед, внимательно созерцая отражение в зеркале. Долго ничего не
происходило, но вот дверь опять приоткрылась и вновь появилась гусеница. На
этот раз за ней последовала вторая, а немного погодя и третья.
Внезапно я весь похолодел, потому что понял, что именно вижу. Это были
не гусеницы, а тонкие желтые пальцы с длинными изогнутыми черными ногтями,
похожие на огромные кривые шипы дикой розы. Тем временем на ковер выползла
уже вся кисть, худая кисть, обтянутая сухой, точно пергамент, желтоватой
кожей, сквозь которую проступали, напоминая грецкие орехи, бугорки суставов.
Кисть с костлявым запястьем двигалась вслепую по ковру, словно откуда-то из
вечного мрака морской пучины выползла бледная актиния. Так же медленно эта
рука отползла обратно за дверь, и я содрогнулся, представив себе, какому
жуткому созданию может она принадлежать. Примерно четверть часа продолжал я
сидеть перед зеркалом, с ужасом ожидая, что может вдруг явиться из-за этой
двери, но ничего не происходило.
Однако тревога не покидала меня. Я все еще силился убедить себя, что
речь идет о галлюцинации под влиянием вина и тепла от камина. Силился
безуспешно. Ведь вот же дверь голубого салона надежно закрыта от сквозняка,
а дверь в зеркале все еще приоткрыта, и за ней что-то таится. Хотелось
подойти вплотную к зеркалу, проверить его устройство, но не хватало духа.
Вместо этого я придумал план, призванный показать - виновато ли во всем мое
воображение. Разбудив пса Агриппу, я скомкал лист газеты, которую читал, и
бросил комок к самой двери. Посмотрел в зеркало - точно, лежит перед
приоткрытой дверью.
Сонный Агриппа, не столько из желания играть, сколько, чтобы доставить
мне удовольствие, побежал за комком. Сжимая пальцами ручки кресла, я
смотрел, как его отражение в зеркале приближается к двери. Вот остановился
перед комком, вот берет его в зубы... И тут произошло нечто настолько
ужасное, что я не мог поверить своим глазам. Дверь в зеркале открылась еще
шире, и вперед из-за нее метнулась длинная, белая, костлявая рука. Схватила
загривок собаки и утащила ее, отчаянно отбивающуюся всеми четырьмя лапами,
за дверь.
Тем временем Агриппа вернулся ко мне с добычей, но я не смотрел на
него, мои глаза были прикованы к отражению в зеркале. Через несколько минут
рука вдруг опять появилась. Мне показалось или она и впрямь выглядела
окрепшей? Как бы то ни было, пальцы ее обхватили край двери и закрыли ее,
оставив на белой краске кровавые отпечатки, при виде которых меня едва не
стошнило. Настоящий Агриппа тыкался мне в ноги носом, ожидая похвалы, меж
тем как за дверью в зеркале его отражение постигла, Бог знает, какая судьба.
Нет тех слов, чтобы выразить, как я был потрясен. Невозможно было
поверить в увиденное. Долго еще я сидел, таращась на зеркало, однако больше
ничего не происходило. В конце концов, ощущая нервный озноб, я поднялся с
кресла и осмотрел сперва зеркало, потом дверь салона. Зеркало как зеркало,
дверь как дверь... Мне так и хотелось открыть дверь и проверить, что при
этом покажет зеркало, но честно говоря, я слишком боялся потревожить то, что
таилось в Зазеркалье.
Подняв глаза на верхний край зеркала, я только тут обнаружил, что на
раме есть медальон с той же надписью, какую я читал в мансарде: "Я твой
слуга. Корми и вызволяй меня. Я есть ты". Кто этот "я" - эта тварь там за
дверью?.. Корми и вызволяй меня - уж не это ли я проделал, заставив пса
подбежать к двери? Меня бросило в дрожь. И я сказал себе, что мне необходимо
пойти и выспаться после такого утомительного дня и всех переживаний. Отдохну
как следует и утром запросто разберусь с этими дивами.
Забрав кота и кликнув пса (с ними мне все-таки было как-то спокойнее),
я вышел из голубого салона. Закрывая за собой дверь, на миг остолбенел,
услышав, как чей-то хриплый голос пожелал мне спокойной ночи. И только
сообразив, что голос принадлежал попугаю Октавию, я смог расслабиться.
Кот Клер мирно дремал у меня на руках, но Агриппа не сразу подчинился
моему зову; прежде ему явно не дозволялось выходить за пределы первого
этажа. В конце концов нерешительность уступила любопытству, и он затрусил
вверх по ступеням, предвкушая новые открытия. В спальне, хотя дрова в камине
прогорели, еще было тепло. Я быстро приготовился ко сну и не мешкая лег,
поместив Агриппу на постели с одной стороны и Клера с другой. Ощущение их
тепла действовало на меня успокоительно; сверх того, признаюсь, я надежно
запер дверь и не стал тушить свечи.
Первое, на что я обратил внимание, проснувшись утром, - полная тишина.
Я распахнул ставни и увидел мир, укутанный снегом. Должно быть, всю ночь не
прекращался снегопад, и белые подушки облепили скалы, голые деревья и оба
берега реки, а на мосту, соединяющем замок с окрестным миром, выросли
сугробы двухметровой высоты. Подоконники покрывал тонкий слой льда, и с них,
а также с крыши, свисал грозный арсенал сосулек. Судя по низкой пелене
темных туч, следовало ждать нового снегопада.
Даже пожелай я теперь покинуть замок, все дороги были заметены, и
продлись такая погода, я оказался бы совершенно отрезанным от внешнего мира.
Честно скажу - после того, что случилось накануне, мысль об этом расстроила
меня. Однако я приказал себе не дурить и оделся, твердя про себя, что
вчерашние видения - плод разыгравшегося воображения и неумеренного
потребления доброго вина.
Взяв на руки Клера и велев Агриппе идти рядом, я спустился вниз и,
собравшись с духом, отворил дверь голубого салона. Все оставалось, как было
накануне вечером. Грязные тарелки и бутылка из-под вина на столике возле
кресла, где я сидел, серый летучий пепел на каминной решетке, который чуть
шелохнулся от легкого сквозняка. И больше никакого шевеления. Все стояло на
своих местах. Все было в норме. Я облегченно вздохнул, вошел и вдруг
остановился, как если бы уперся в каменную стену, похолодев от страха. Я
смотрел на зеркало и не верил своим глазам.
Вот стою я с котом на руках, но в зеркале я не видел Агриппы, хотя он
был тут, обнюхивал мои лодыжки.
Несколько секунд стоял я, словно пораженный громом, переводя взгляд то
на пса у моих ног, то на зеркало, где отсутствовало его отражение.
Невероятно. Сам я, кот, вся комната - все четко отражалось в зеркале. Все,
кроме Агриппы. Я опустил на пол кота (и в зеркале он никуда не исчез),
нагнулся и взял на руки собаку. Мое отражение держало на руках нечто
воображаемое. Живо схватив Клера, я бросился к двери, держа одной рукой
кота, другой невидимую собаку, и вышел из голубого салона, запер его.
Спустившись на кухню, я обнаружил, к своему стыду, что у меня дрожат
руки. Кое-как налил молока моим подопечным (жадность, с какой Агриппа
принялся лакать, не оставляла никакого сомнения в его телесности), потом
приготовил себе завтрак. Поджаривая яичницу с копченой ветчиной, я продолжал
размышлять над тем, что увидел в голубом салоне. Если я не лишился рассудка
(а я в жизни не чувствовал себя здоровее), оставалось признать, что мои
глаза не обманули меня, как ни невероятно это казалось мне тогда и кажется
теперь. Но хотя мне становилось страшно при мысли о том, что же такое
прячется за зазеркальной дверью, меня одолевало любопытство, хотелось
непременно увидеть странную тварь, которой принадлежала исхудалая желтая
рука с костлявой кистью.
И я решил, не откладывая в долгий ящик, вечером выманить ее из-за
двери, чтобы как следует рассмотреть. Сама мысль о такой затее наполняла
меня ужасом, но любопытство было сильнее страха. Весь день я в рабочей
комнате занимался каталогизацией, когда же начало смеркаться, снова затопил
камин в салоне, приготовил на кухне ужин, поднялся наверх с тарелкой и
бутылкой вина и занял место у очага. Однако на этот раз я предусмотрительно
вооружился крепкой тростью из черного дерева. С ней я чувствовал себя
увереннее, хотя одному Богу известно, какой мог быть прок от трости для
защиты от зазеркального противника. На самом деле, ничего хуже я не мог
придумать и едва не поплатился жизнью за свою, как оказалось, бредовую идею.
Ужиная, я не отрывал глаз от зеркала; собака и кот спали на полу у моих
ног, как накануне вечером. Пока я ел, в Зазеркалье ничто не изменилось.
Потягивая вино, я продолжал свои наблюдения. Прошел час, дрова прогорели, я
поднялся с кресла, чтобы подбросить полено-другое, а когда снова сел,
увидел, как ручка зазеркальной двери медленно повернулась. Затем дверь стала
открываться миллиметр за миллиметром, пока не образовался просвет шириной
около тридцати сантиметров. Казалось бы, что угрожающего в том, что
открывается какая-то дверь, и все же было что-то неописуемо зловещее в том,
как створ скользит по ковру.
И вот опять появилась кисть, поползла, горбатясь вперед, следом
показалось запястье, за ним и часть желтоватого предплечья. На мгновение
рука остановилась, простершись на ковре, потом - отвратительное зрелище -
принялась искать что-то ощупью, словно принадлежала слепцу.
Самое время, сказал я себе, осуществить мой тщательно продуманный план.
Я нарочно не кормил кота на кухне досыта; теперь разбудил его и поднес к
самому носу заранее припасенный кусок мяса. Зрачки кота расширились, и он
громко мяукнул от возбуждения. Как следует подразнив его, я бросил мясо к
самой двери. В зеркале было видно, что оно приземлилось чуть поодаль от
ищущей зазеркальной руки.
Клер с воем бросился за добычей. Я-то надеялся, что кот окажется
достаточно далеко от двери, чтобы выманить из-за нее таинственную тварь,
однако мой расчет не оправдался. В ту секунду, когда в зеркале кот нагнулся
за мясом, рука перестала искать вслепую, с невероятной скоростью метнулась
вперед, схватила его за хвост, и отчаянно вырывающийся Клер исчез за дверью.
Как и в прошлый раз, рука почти сразу вернулась и медленно затворила дверь,
оставив на дереве кровавые отпечатки пальцев.
Это была страшная картина, вдвойне ужасная из-за контраста между тем, с
какой быстротой и свирепостью рука схватила жертву, и тем, как медленно,
осторожно открывала и закрывала дверь. Клер вернулся с мясом к камину, чтобы
спокойно перекусить, нисколько не страдая, как и Агриппа, оттого что
перестал отражаться в зеркале. Я просидел перед зеркалом до полуночи, но
рука больше не показывалась. Забрав своих подопечных, в первом часу
отправился спать, твердо намеренный утром все-таки придумать способ
заставить таинственную тварь выйти из-за двери.
Под вечер следующего дня я закончил предварительную перепись книг на
первом этаже. На очереди была Длинная Галерея на втором этаже, где хранилась
основная часть библиотеки. Работа утомила меня, в пять часов я решил
прогуляться, подышать свежим воздухом. Какое там гуляние! Снегопад почти не
прерывался, и высокие сугробы ограничивали мое продвижение. Чтобы выйти со
двора и пересечь мост, пришлось бы рыть траншею в покрытом коркой слое снега
толщиной около двух метров. Иные сосульки, свисающие с подоконников, желобов
и лепнины, достигали полутора метров в длину.
Мои звери не пожелали меня сопровождать, и я один попытался выйти на
белый холодный простор двора, где стояла глухая, как на дне колодца, тишина.
Снег издавал протестующий писк под моими ногами, словно я наступал на мышей,
я проваливался по колено и очень скоро вынужден был пробираться обратно к
дому. С неба продолжали падать белые хлопья величиной с цветок одуванчика,
наращивая корку на карнизах и двускатной крыше. Царило сопутствующее такому
снегопаду полное безмолвие - ни птичьих голосов, ни воя ветра, немая тишина,
как будто все живое было удушено белым шарфом.
Растирая замерзшие руки, я поспешил войти в дом, запер входную дверь и
чуть не бегом спустился на кухню готовить себе ужин. Пока закипала вода, я
успел затопить камин в голубом салоне, потом уже по привычке отнес туда
приготовленные блюда, сопровождаемый собакой и котом. Я вновь вооружился
крепкой тростью, это помогало мне чувствовать себя несколько увереннее.
Приступив к еде, я все время поглядывал в зеркало, однако рука не
показывалась. Странно, куда она подевалась? Рыскает по комнатам в Зазеркалье
за дверью? Или она вообще существует только тогда, когда я вижу ее
отражение? Я размышлял дремотно перед теплым камином, а там и вовсе заснул,
что отнюдь не входило в мои намерения. Должно быть, я проспал около часа,
когда меня вдруг исторг из объятий сна тонкий хриплый голос, который напевал
по-французски:
Под боком у милашки,
Под боком у милашки
Так спится хорошо... -
после чего прозвучал истерический гортанный смех.
Со сна я не сразу сообразил, что это Октавий пел и смеялся, и от испуга
у меня бешено заколотилось сердце. Повернув голову, я убедился, что клетки с
птичками и Октавием на своих местах. Затем я перевел взгляд на зеркало и
окаменел. Мое желание исполнилось, таинственная тварь вышла из-за двери. И
глядя на нее, я клял себя за то, что затеял этот эксперимент, что не запер
голубой салон после первого же вечера, чтобы больше не входить в него.
Зазеркальная тварь - не могу же я употреблять тут слово "человек" -
была маленькая, горбатая, закутанная в нечто вроде савана, желтоватую
льняную ткань с пятнами грязи и плесени и с дырками в наиболее изношенных
местах. Верхний конец савана был накинут на голову и обмотан вокруг шеи
наподобие шарфа, так что я видел только кончики выцветших оранжевых волос
над морщинистым лбом и два огромных, бесстрастных, светло-желтых глаза,
которые почему-то напомнили мне надменный взгляд козы. Нижняя часть лица
была закрыта тканью, придерживаемой бледной рукой с черными ногтями.
Тварь стояла сразу за большой клеткой с канарейками и вьюрками. Сама
клетка была раздавлена и выпотрошена, будто лошадь на арене для боя быков.
Изогнутые прутья были облеплены приставшими к свежей крови желтыми
перышками. Несколько перьев торчали между пальцами хищной твари. На глазах у
меня она медленно двинулась к соседнему столу, где стояла клетка с попугаем.
Походка ее была какая-то скованная, словно тварь не столько шагала, сколько
волочила ноги по полу. В зеркале я видел, как она подошла вплотную к клетке,
где отражение Октавия покачивалось на жердочке.
Реальный попугай по-прежнему распевал, чередуя пение с кудахтающим
смехом. В зеркале тварь уставилась на него свирепыми желтыми глазами.
Внезапно рука метнулась вперед, и пальцы вцепились в прутья клетки,
разламывая ее.
К первой руке присоединилась вторая, края ткани, закрывавшие лицо,
раздвинулись, и моему взору предстало лицо, отвратительнее которого мне в
жизни не доводилось видеть. Казалось, большая часть его ниже глаз поражена
то ли гниением, то ли чем-то вроде проказы. На месте носа - только две
черные дыры в обрамлении кожных лохмотьев. Одна щека совершенно
отсутствовала, и было видно обе челюсти с плесенью на деснах и гнилыми
зубами. Изо рта на саваи стекали струйки слюны. Остатки губ были сморщены
так, словно их зашивали тонкими нитками.
Вся эта жуткая картина усугублялась тем, что один из безобразных
пальцев твари украшал золотой перстень с опалом, который словно вспыхивал
ярким пламенем среди ломаемых прутьев. Изящное изделие только подчеркивало
всю мерзость облика этого ожившего трупа.
Тем временем тварь уже просунула руки внутрь клетки. Попугай в зеркале
продолжал качаться на жердочке, реальный же Октавий пел и смеялся. Тварь
схватила зазеркального попугая, и тот принялся отчаянно хлопать крыльями, а
Октавий по-прежнему пел. Тварь вытащила птицу из клетки, поднесла к своему
мерзкому рту и разгрызла череп попугая, словно орех. После чего принялась
жадно высасывать мозг, выплевывая осколки черепа, так что они вместе с
перьями и слюной ложились на саван.
От этого зрелища я ощутил такое отвращение и такое бешенство, что
схватил трость, вскочил на ноги и, дрожа от ярости, шагнул к зеркалу. При
этом я увидел в зеркале, что мое отражение приближается к твари со спины. И
когда осталось сделать последний шаг, я поднял трость для удара.
Внезапно глаза на гниющем лице сверкнули, тварь прервала свою
отвратительную трапезу, бросила птичий трупик на пол и повернулась к моему
отражению так стремительно, что я замер на месте, застигнутый врасплох. А
тварь, не мешкая ни секунды, метнулась вперед и своими тощими сильными
руками стиснула шею мне в зеркале.
Неожиданный наскок заставил мое отражение попятиться и выронить трость.
Вместе с тварью оно упало на пол за столом, и я видел, как они борются друг
с другом.
В испуге я выпустил трость, бросился к зеркалу и принялся бить по
стеклу кулаками. Тем временем потасовка на полу прекратилась, а я продолжал
колотить зеркало, не сомневаясь, что тварь расправляется с моим отражением
так же, как расправилась с собакой и котом. Наконец тварь поднялась на ноги,
пошатываясь и тяжело дыша. Постояв секунду-другую спиной ко мне, нагнулась,
схватила мое зазеркальное тело и потащило к двери; при этом я увидел, что у
моего отражения разорвано горло.
Вскоре тварь появилась снова из-за двери, облизываясь, словно
предвкушая трапезу. Подняла с пола тяжелую трость и опять скрылась. Она
отсутствовала минут десять, когда же возникла вновь, я с ужасом и яростью
увидел, что она с наслаждением гложет отделенную от добычи руку, как человек
ест крылышко курицы. Забыв про свои страхи, я еще раз принялся колотить
зеркало. Медленно, как бы соображая, откуда исходит звук, тварь повернулась,
сверкая глазами, и лицо ее было вымазано кровью - моей кровью!
Вот она увидела меня, и я похолодел, увидев ее свирепый цепкий взгляд.
Тварь медленно двинулась к зеркалу, я перестал впустую колотить стекло и
попятился, устрашенный угрозой, которую излучали эти козьи глаза. Тварь
продолжала приближаться, словно подкрадываясь ко мне. Подойдя вплотную к
зеркалу, вытянула руки, коснулась его пальцами, и на стекле появились
кровавые отпечатки с прилипшими к ним желтыми и серыми перышками. Осторожно
пощупав стекло, как человек щупает тонкую корку льда на пруду, проверяя его
прочность, потом вдруг сжала в кулак свои отвратительные руки и выбила
яростную дробь, которая гулко отдалась в тишине салона. Затем разжала кулаки
и вновь пощупала стекло.
Постояла, глядя на меня, как бы размышляя. Было ясно, что она видит
меня, из чего следовало, что, хотя для меня мое отражение пропало, тварь
видит его в зеркале, принадлежащем ее зазеркальному миру. Внезапно, как
будто приняв какое-то решение, она повернулась, заковыляла через комнату к
двери и скрылась, чтобы - о, ужас! - тут же вернуться, держа в руках трость
из черного дерева - мою трость. Но ведь если я слышал, как тварь била по
стеклу кулаками, значит, она не бесплотная. И если она ударит зеркало
тростью, стекло может разбиться, и тварь каким-то образом сумеет из
Зазеркалья войти ко мне.
Я не стал ждать, когда тварь подойдет к зеркалу. Решив, что ни я, ни
мои подопечные больше не будут оставаться в голубом салоне, поднял дремлющих
перед камином собаку и кота, метнулся к двери и вышвырнул их в коридор.
Подбегая затем к клеткам с пернатой компанией, я увидел, как тварь
замахивается, изо всех сил бьет тростью по стеклу, и по поверхности зеркала
разбегаются трещины, как трескается лед на пруду, если бросить в него
камень.
Не задерживаясь, я схватил обе клетки, выбросил их тоже в коридор и
выбежал сам. Закрывая дверь, услышал звук нового удара и увидел, как часть
зеркала распадается на осколки и через дыру в салон просовывается костлявая
рука, сжимающая трость. Я поспешил захлопнуть дверь, повернул ключ в замке и
весь в поту, с колотящимся сердцем прислонился к прочному деревянному
створу.
С минуту я постоял так, собираясь с мыслями, потом спустился на кухню и
налил себе добрую порцию бренди. Мои руки дрожали, так что я едва не выронил
стакан. Выпив бренди, принялся лихорадочно соображать, как быть дальше.
Похоже было, что разбитое зеркало открывало этой мерзкой твари вход в мой
мир. Я не знал, распространяется ли это правило на все зеркала в доме, не
знал также, помешаю ли замыслам твари или, напротив, буду способствовать им,
если разобью каждое зеркало, которое может стать таким входом.
Меня трясло от страха, но я чувствовал, что должен что-то предпринять,
поскольку стало очевидно, что тварь будет охотиться за мной по всему дому. А
потому я спустился в подвал, вооружился крепким топором, потом отыскал
канделябр и поднялся на второй этаж. Дверь голубого салона оставалась
надежно запертой. Собравшись с духом, я вошел в соседний кабинет, где на
стене висело зеркало средних размеров. Светя канделябром и держа наготове
топор, я приблизился к зеркалу.
Странно было стоять перед ним и не видеть своего отражения. Внезапно я
вздрогнул от ужаса: в зеркале вместо меня возникло мертвенное лицо с
исполненными вожделения безумными глазами. Настал момент проверить мое
предположение, и все-таки я помедлил секунду, прежде чем ударить обухом
топора по стеклу так, что осколки со звоном посыпались на пол.
Нанеся удар, я отступил на шаг, по-прежнему держа наготове топор на
случай, если тварь попытается напасть на меня и надо будет отбиваться.
Однако вместе с зеркалом исчез и мой враг. Стало быть, я верно рассуждал:
если разбить зеркало с моей стороны, переход не откроется. Из чего
следовало, что для спасения собственной жизни я должен разбить все зеркала в
доме, притом возможно быстрее, пока тварь не проделала то же со своей
стороны. Захватив канделябр, я направился в столовую и успел подойти к
висевшему там большому зеркалу одновременно с тварью. К счастью, мне удалось
разбить зеркало вдребезги раньше, чем она смогла пустить в ход свое оружие -
оброненную моим отражением трость.
Бегом, насколько это было возможно без риска, что погаснут свечи, я
поднялся на второй этаж и принялся крушить зеркала, переходя из спальни в
спальню, из ванной в ванную. Должно быть, от страха у меня на ногах выросли
крылья, потому что я везде опережал своего врага. Оставалась Длинная Галерея
с дюжиной огромных зеркал между высокими книжными полками. И я ринулся туда,
причем, сам не зная почему, бежал на цыпочках. Перед дверью на миг
остановился, с ужасом думая о том, что тварь могла опередить меня и теперь
притаилась там в темноте. Я приложил ухо к двери - тихо. Сделал глубокий
вздох и распахнул дверь, подняв в руке канделябр.
Длинная Галерея простиралась передо мной в мягкой бархатной темноте,
немая, словно кротовья нора. Я вошел внутрь, и пламя свечей заметалось,
расписывая стены и потолок тенями, похожими на траурные вымпелы. Сделав
несколько шагов, я остановился, силясь рассмотреть дальний конец помещения,
куда не достигал свет моего канделябра. Кажется, все зеркала целы... Я живо
поставил канделябр на ближайший столик и повернулся лицом к череде зеркал. В
ту же секунду раздался грохот, сопровождаемый звоном. У меня сердце
оборвалось, и прошло несколько секунд, прежде чем я с облегчением сообразил,
что причиной грохота и звона была огромная сосулька, которая сорвалась с
одного из подоконников и разбилась о камни внизу на дворе.
Понимая, что следует действовать быстро, пока ковыляющее чудовище не
добралось до Длинной Галереи, я стиснул в руке топорище и побежал от зеркала
к зеркалу, круша их одно за другим; то-то повеселилась бы ватага мальчишек,
будь они на моем месте... Снова и снова обух моего топора ударял по стеклу,
разбивая его, как разбивает лед любитель рыбной ловли зимой, и по ослепшему
зеркалу разбегались трещины, осколки с музыкальным звоном сыпались на пол. В
глухой тишине галереи этот звук казался особенно громким.
Только топор сокрушил предпоследнее зеркало, как сквозь соседнее с
грохотом пробилась трость, которую сжимала омерзительная рука. Выронив топор
от страха, я обратился в бегство. Схватив у двери канделябр, на миг
обернулся и увидел, как что-то вылезает из Зазеркалья в дальнем конце
галереи.
Захлопнув и заперев дверь, я прислонился к ней, переводя дыхание.
Сердце отчаянно колотилось, а из-за двери до моего слуха донесся слабый звон
стекла, потом все стихло. Вдруг я ощутил, как ручка двери за моей спиной
медленно поворачивается. Похолодев от ужаса, я отскочил и уставился на нее.
Остановилась... Тварь поняла, что дверь заперта, и издала пронзительный
крик, в котором было столько ярости и звериной злобы, что я чуть не выронил
канделябр от испуга.
Дрожа, я прижался к стене и с облегчением вытер вспотевший лоб. Все
зеркала в доме были разбиты, и единственные два помещения, куда могла
проникнуть тварь, надежно заперты. Впервые за последние двадцать четыре часа
я чувствовал себя в безопасности. В Длинной Галерее зазеркальная тварь
сопела, обнюхивая дверь, точно свинья над кормушкой. Потом снова дала выход
своей бессильной ярости в жутком крике и замолкла. Я постоял две-три минуты,
напрягая слух. Тишина... И начал спускаться по лестнице, держа в руке
канделябр.
То и дело я останавливался, прислушиваясь. Шел очень медленно, чтобы
даже шорох моей одежды не мешал слышать. Затаивал дыхание, но единственным
звуком был бешеный стук моего сердца да слабое потрескивание горящих
фитилей. Шаг за шагом, весь - внимание, я продолжал спускаться на первый
этаж холодного, мрачного, пустынного дома.
Над последним пролетом, ведущим в холл, я остановился и замер; даже
пламя свечей перестало колыхаться, напоминая рощицу желтых кипарисов.
По-прежнему ничего не было слышно. Осторожно выдохнув, я повернулся лицом к
следующим ступенькам - и увидел то единственное, о чем совершенно забыл:
высокое трюмо у подножия лестницы.
От ужаса я едва не выронил канделябр. Крепко сжимая его вспотевшей
рукой, смотрел я на зеркало у стены. И видел лишь ступеньки, по которым мне
предстояло спуститься, больше ничего. Царила тишина, и я молил Бога, чтобы
тварь все еще рыскала наверху среди дюжины разбитых зеркал. Наконец я
возобновил спуск - и на полпути вниз окаменел от ужаса, потому что в верхней
части зеркала возникло отражение идущих за мной уродливых ног зазеркальной
твари.
Охваченный паникой, я стоял, не зная, что предпринять. Необходимо
разбить зеркало, пока тварь не настигла меня, но для этого нужно метнуть в
трюмо канделябр, а тогда я останусь в полной темноте. Вдруг я промахнусь? И
окажусь один на один с этим чудовищем, даже не видя его? Пораженный этой
мыслью, я замешкался, а между тем чудовище с поразительной скоростью
ковыляло по ступенькам, опираясь на трость и держась за перила свободной
рукой, на тощем пальце которой поблескивал перстень с опалом. Вот в зеркале
показалось обезображенное гниением лицо с оскаленными зубами, а я все еще
мешкал, стоял с канделябром в руке, не в силах тронуться с места.
Почему-то мне казалось, что важнее видеть при свете, что затевает мой
враг, чем разбить зеркало канделябром. Вот зазеркальная тварь вскинула тощую
руку, замахиваясь тростью, и нанесла удар. Раздался звон разбитого стекла,
осколки по краям трещин помутнели, и в промежутке между ними показалась
рука. Один за другим осколки сыпались на пол, пока не осталась лишь пустая
рама. Вслед за чем тварь, нетерпеливо повизгивая, точно пес при виде миски с
едой, шагнула и пошла вперед, давя ногами скрипучее стекло и не сводя с меня
сверкающих глаз. Открыв рот, она издала торжествующий булькающий клич,
отчего из-под скул во все стороны полетели брызги слюны. Затем громко
скрипнули зубы, предвкушающие трапезу. Теряя голову от страха, я сделал
единственное, что мне оставалось, - моля Бога, чтобы не дал мне
промахнуться, - поднял вверх тяжелый канделябр и с силой метнул его в
чудовище. На какое-то мгновение канделябр словно завис в воздухе, и в свете
его зазеркальная тварь таращилась на меня, стоя на осколках зеркала, затем
мое оружие поразило ее. Свечи потухли, я услышал глухой стук и сдавленный
крик, канделябр с грохотом ударился о мрамор, и следом на пол шлепнулось
тело поверженного мной врага. И все - кромешный мрак, полная тишина...
Я замер на месте, трясясь от страха, ожидая, что вот-вот, сейчас эти
жуткие бледные руки схватят меня за горло или за щиколотки. Однако ничего
подобного не случилось. Не знаю, сколько минут я простоял так. Наконец до
моего слуха донесся тихий булькающий вздох - и снова воцарилась тишина. Я
продолжал ждать, наконец собрался с духом и нащупал в кармане коробок
спичек. Руки дрожали так, что я долго возился, прежде чем смог зажечь
спичку. В слабом, неверном свете ее я рассмотрел на полу у разбитого зеркала
какой-то съежившийся темный комок. Что там с этим чудовищем - убито,
лишилось сознания? Пламя спички обожгло пальцы, я выругался и отбросил ее.
Зажег другую и начал осторожно спускаться по ступенькам. Вот и эта спичка
потухла, я остановился, зажег третью, ступил наконец на пол холла, осторожно
наклонился над съежившимся телом... и в ужасе отпрянул назад.
В луже крови передо мной лежал с разбитой головой Гидеон.
В слабом свете от спички я в полном смятении глядел на его лицо. Он был
одет так же, как в день отъезда. Каракулевая шапка упала с головы, и из
разбитого виска еще сочилась кровь. Я потрогал его грудь, поискал пульс, но
Гидеон был мертв. Глаза утратили присущий им особый блеск и слепо смотрели
на меня. Я зажег свечи и сел на ступени, пытаясь осмыслить произошедшее. И я
по сей день не могу ничего понять.
Не стану утруждать читателя, описывая подробности моего ареста и
последующего суда. Всякому, кто читал газеты, должно быть памятно, в каком
тяжелом положении я оказался, как никто не хотел поверить (особенно после
того, как были обнаружены истерзанные трупы животных), что, когда появилась
страшная тварь, для нее мы были всего лишь отражениями в ее зеркалах. Если я
сам тщетно доискивался объяснения, то можете представить себе, что обо всем
этом думала полиция. Газеты называли меня "чудовищем из Горжа" и жаждали
моей крови. Полиция, отвергнув мои попытки объясниться, посчитала веской
уликой против меня тот факт, что Гидеон завещал мне крупную сумму денег.
Напрасно я твердил, что не кто-нибудь, а я сам, с величайшим трудом
пробившись сквозь снежные заносы, сообщил о несчастье. Для судей, не верящих
- как и я до той поры - в колдовство, все представлялось предельно простым:
я убил своего друга из-за денег, а затем сочинил весь этот бред о
зазеркальной твари.
Все говорило против меня, и пресса усердно раздувала пламя
общественного возмущения, так что моя судьба была решена. Я - чудовище и
должен быть наказан. Суд вынес смертный приговор, и теперь меня ждет
гильотина. Близится рассвет и с ним час моей смерти. В ожидании этого часа я
пишу эти строки, надеясь, что кто-нибудь, читая, поверит мне. Никогда не
представлял себе, что могу окончить жизнь на гильотине; вообще, этот вид
казни всегда казался мне варварским. Естественно, надзиратели не сводят с
меня глаз, чтобы я не обманул "вдовушку", как французы с черным юмором
окрестили гильотину. Но я спросил, есть ли у меня право на последнее
желание, и они разрешили поставить в моей камере высокое зеркало, дабы я мог
привести себя в пристойный вид перед казнью. Интересно, что из этого
выйдет".
На этом рукопись кончалась. Внизу страницы другой рукой было добавлено:
"Узник найден лежащим мертвым перед зеркалом. Причина смерти - остановка
сердца. Доктор Лепитр".
Гроза бушевала с прежней силой, то и дело комнату озаряли яркие молнии.
Не стыдясь, честно скажу, что я подошел к зеркалу над туалетным столиком и
завесил его полотенцем. После чего взял в охапку бульдога и забрался вместе
с ним под одеяло.
@темы: шедевр же!
-
-
14.01.2009 в 02:32Лично я Даррелла знаю только по его биографическим произведениям про животных (в детстве я прочла у него из такого все, что только возможно... И, не буду кривит душой, остается одним из любимых писателей, хоть по призванию им не был и писал книги "с голодухи").
Или я знаю другого Джеральда... да....
-
-
14.01.2009 в 12:40-
-
14.01.2009 в 13:41Мда... необычно.... Он что, эксперементировал? Хе-хе... почему-то сразу представилось, что он поспорил с братом Ларри (который тож писатель), что напишет чего-нибудь не про животных.
-
-
14.01.2009 в 14:51